— Пройдите, — сказала блондинка уже более приветливо, показавшись из-за груд одежды, и кивком пригласила Ипполита приблизиться.
Скинув с головы на плечи желтый капюшон, Ипполит провел по лицу ладонью и пошел, задевая одежду, к блондинке. Отступив в сторону, блондинка пропустила его, на Ипполита пахнуло горячим большим телом, и он, пригнувшись, вошел в неожиданно светлую комнату, резко контрастирующую с хаосом и запущенностью «International food thrift shop». Казимир Пуришкевич уже встал из-за стола и выгибался во весь свой небольшой рост, приветствуя его улыбкой, как бы летевшей навстречу Ипполиту с розового лица, все тот же Казимир, комбинатор и делец, нисколько не постаревший хитрый толстяк Казимир. Гангстер.
— Мистер Лукьянов собственной персоной! Чем обязан? Дорогой гость. Редкий гость. Последний раз, если не ошибаюсь, вы были у меня осенью две тысячи шестого года. Подождите, дайте вспомнить… Да-да, двадцать пятого октября две тысячи шестого года.
Казимир Пуришкевич обладал необыкновенной памятью и был не прочь демонстрировать ее вновь и вновь при всяком удобном случае.
— А мистер Пуришкевич никак не изменился и по-прежнему блистательно лучезарен.
Они подошли друг к другу и, обменявшись вначале рукопожатиями, вдруг неожиданно для самих себя коротко и стеснительно обнялись. Бывшие соседи.
— Как поживаете, дорогой?.. — спросил Пуришкевич, указав Ипполиту на кожаное кресло, стоящее перед его массивным письменным столом. — Сам я, с вашего разрешения, вернусь в свою излюбленную позицию — И Пуришкевич протиснулся за свой стол в высокое кресло, напоминающее кресло дантиста, кожаное сиденье покоилось на никелированном стебле, и лепестки никеля несли на себе там и тут кожаные цветы, в середину с ласковым вздохом опустился Казимир.
— Поживаю плохо, — сказал Ипполит.
— Ну-ну, расскажите, — ласково попросил Пуришкевич, ничуть не смутившись тем, что Ипполит плохо поживает.
— Здесь можно говорить свободно? — Ипполит обвел взглядом светлый кабинет Пуришкевича.
— Если бы было нельзя, я бы уже давно тут не сидел. — Пуришкевич нахально усмехнулся.
— Вы, конечно, знаете о существовании закона 316, пункт «B», ограничивающего продолжительность жизни, Казимир Карлович?
— Разумеется, — пожал плечами Пуришкевич, — но мне только пятьдесят шесть, меня закон пока не беспокоит.
— Мне шестьдесят пять, — сказал Ипполит.
— Уже? — изумился Казимир, впрочем, так и не придав своему лицу сочувствующего выражения. — Я бы никогда не дал вам больше пятидесяти пяти. Я всегда думал, что вы мой ровесник.
