Соль на нашей коже | страница 6
В детстве больнее всего ранят самые дурацкие шутки. Нам удавалось отомстить, когда наши мучители попадались нам в одном-двух экземплярах. Все вместе они представляли для нас Мужчину. По отдельности силы были равны: мальчишка и девчонка, больше того: деревенщина и горожанка.
Гавейн никогда не бывал у нас дома. Впрочем, в его глазах это был и не дом вовсе, а вилла, только курам на смех крытая соломой: это надо же такое придумать, когда все соседи мечтают иметь над головой нормальную крышу – шиферную. Эта солома – настоящая золотистая солома от обмолоченной вручную ржи, раздобытая ценой невероятных усилий и буквально на вес золота: в округе и мастеров-то по этому делу не осталось, – эта соломенная крыша была для жителей деревни вызовом здравому смыслу.
У меня бы просто язык не повернулся сказать ему такую простую фразу, как: «Может, зайдешь, перекусишь с нами?» – или позже: «Зайди выпить стаканчик». Правда, Ивонну – она была моей ровесницей – я часто приглашала к нам поиграть. Ну а мы, конечно, могли забегать на ферму, когда нам вздумается; ее кипучая жизнь, неизменный беспорядок, валявшиеся повсюду одежки всех восьмерых детей, облепленные грязью сабо в сенях, двор, где было тесно от наспех сколоченных крольчатников и курятников, от бесчисленных собак, кошек, цыплят, от каких-то сельскохозяйственных орудий, казалось бы, давно отслуживших свой срок, однако всем им находилось применение раз в год для тех работ, в которых они были, оказывается, незаменимы, – все это было вершиной вожделенной свободы для нас, обитательниц опрятной виллы, аккуратисток, которым каждый вечер перед сном полагалось убрать на место свои игрушки и начистить мелом полотняные сандалии.
Но связь была односторонней – о том же говорил и мой «учебник жизни», книги «Розовой библиотеки»,[4] из которых я узнавала, как г-жа де Флервиль или г-жа де Росбур помогали женщинам в нужде, навещали молоденьких рожениц, покинутых матерей или бедствующих хворых вдов, однако тем доступ в их гостиные был закрыт.
Иногда я оставалась у Лозереков «покушать» и уплетала за обе щеки суп с салом, к которому дома и не притронулась бы, а перед тем мы с Ивонной пололи картофельные грядки – занятие, по правде сказать, не из самых приятных, зато я была счастлива, что меня не считают в этой семье городской белоручкой. Научившись доить корову, я гордилась больше, чем когда смогла показать все департаменты Франции на немой карте, висевшей на стене в моей комнате. Мне нравилось думать, что, родись я в другой среде, из меня вышла бы хорошая работящая крестьяночка.