Соль на нашей коже | страница 10
Нечего и говорить, что он поехал к побережью. В таких случаях не размышляешь, просто какой-то инстинкт влечет к морю. Мы оба знали, что в его присутствии разговоры будут излишними, что его безбрежность окутает нас материнской добротой и снисходительным безмолвием. В конце каждой дороги мы останавливались: в Кабеллу, в Жюмане, в Тревиньоне, в Керсидане и наконец на пляже Рагнеса. Всякий раз приходилось давать задний ход: дороги вдоль побережья тогда еще не было, только тупики – подобие нашей жизни в тот вечер. Мы по-прежнему ничего не говорили друг другу: так трудно было нарушить молчание, переполнявшее наши сердца. Гавейн только обнимал меня одной рукой за плечи и прижимал к себе; я чувствовала, как он дрожит; иногда его висок касался моей щеки.
В Рагнесе был отлив. Песчаная коса, соединяющая берег с островом, выступала из воды, поблескивая в лунном свете. Слева, с восточной стороны, там, где она защищала бухту от ветра, едва можно было различить, где кончается песок и начинается море: ни морщинки не было на водной глади. С запада серебристый покров, чуть смятый легким ветерком, трепетал и искрился по краю. Все здесь было до того чистым, до того похожим на нас, что мы вышли из машины, чтобы хоть немного пройтись по этой тихой воде.
– А как насчет полуночного купания?
Эта мысль пришла мне внезапно. Впервые мы оказались у моря вдвоем. В те годы бретонцы редко ходили на пляжи. Купаться – пустая трата времени, причуды туристов! А уж рыбаков сколько в море упокоилось – они тем более не могли видеть в нем место для увеселений. Мы скинули одежду, разойдясь на почтительное расстояние, не глядя друг на друга. Мне еще никогда не приходилось раздеваться перед парнем, но было почему-то жаль, что Гавейн ни разу не поднял на меня глаз. Я чувствовала, что красива в мягком лунном сиянии, и ощущала себя вовсе не такой голой, как, например, в комнате при резком свете электрической лампочки. Но, торопясь скрыть темный треугольник между ног и избегая смотреть на то, что там у него, я первая побежала в воду, к востоку от косы: мне хотелось увидеть, как растрескается это безупречно гладкое зеркало. Я поплыла, но недалеко: очень быстро мне стало ясно, что Гавейн плавать не умеет. «Зачем это надо? – сказал он мне. – Только дольше будешь мучиться, если тебя смоет волной, да еще если ночью, а вода ледяная!» Я поняла, что мои отношения с морем совсем иные, чем у Гавейна. Как будто мы были знакомы с одним и тем же человеком в разных обличьях, но истинное его лицо знал он.