ГЛАВА IV
СТРАХ ПЕРЕД ГРОЗОЙ
– Дорогая! – прошептал Жернико, заключив Асунсьон в объятия.
Поцеловав молодую женщину в губы, он, легонько оттолкнув ее, двинулся к Сантеру и молча обнял его. Затем отступил на несколько шагов, и тут только Жорж смог хорошенько разглядеть его, заметив, как он изменился.
Жернико, всегда такой спокойный, уверенный в себе, вернулся похудевшим, с заросшим бородой лицом, с растерянными глазами, глядевшими в одну точку. Волосы взлохмачены, галстук повязан кое-как. Вцепившаяся в пуговицу пиджака левая рука дрожала…
Эту глубокую перемену Асунсьон, должно быть, заметила точно так же, как и Сантер. Она застыла па месте от удивления, когда Марсель оттолкнул ее, чтобы схватить в объятия друга. Какое-то время она, видимо, ждала, что Жернико после братских излияний вернется к ней. Но этого не случилось. Он остался стоять посреди гостиной, сгорбившись и глядя прямо перед собой.
Тогда она сама подошла к нему и, положив руки ему на плечи, приподнялась на мысочках, подняв к нему свое прекрасное, взволнованное лицо. Но он, казалось, не видел ее, его хмурый взгляд по-прежнему был устремлен в одну точку.
– Как ты вошел, черт возьми? – вмешался Сантер.
– Через дверь, – не поворачивая головы, ответил Жернико. И добавил: – Ты плохо закрываешь двери.
– Но консьерж обязан…
– Его там не было.
– Ты пришел пешком?
– Я приехал па такси.
– А почему мы ничего не слышали?
– Потому что я остановил машину на углу улицы.
И во второй раз осторожно, но решительно высвободившись из объятий Асунсьон, Жернико упал в кресло.
– Боюсь, скоро разразится гроза… – пробормотал он и добавил как бы про себя: – Я не выношу грозы.
Асунсьон взглянула на Сантера. На лице ее была написана растерянность. Она не узнавала этого человека, сидевшего перед ней с удрученным видом, с землистого цвета лицом, объятого непонятным страхом. Неужели это он говорил ей тогда: «Я сделаю вас королевой…»?
Вдалеке прогремел глухой раскат грома. Жернико вздрогнул.
– Гроза! – прошептал он. – Гроза!..
В голосе его слышался неподдельный ужас.
И Сантер вспомнил… Еще пять лет назад Жернико, который в ту пору, казалось, не боялся ни Бога, ни черта, приходил в неописуемое волнение при виде молнии и, пока бушевала гроза, пребывал в состоянии полной прострации. Тем не менее только этим нельзя было объяснить охватившую его теперь тревогу.
