– Миссис Беддоуз! – Лайзу позабавило, что в его голосе не было ничего, кроме приятного удивления. – А я и не знал, что вы меня дожидаетесь. Я думал, что наша встреча назначена на более поздний час, но, похоже, я ошибся.
Он повернулся к Лайзе и едва заметно ей подмигнул.
– К сожалению, вынужден откланяться, леди Элизабет. Уверен, вы не хотите, чтобы я причинил новые неудобства одному из моих самых важных и ценных клиентов. Миссис Беддоуз и так потеряла много времени впустую.
Лайза улыбнулась понимающе и с легким кивком все еще недовольной миссис Беддоуз вышла из конторы Стэнхоупа, Финча и Харкота.
У нее были кое-какие мелкие дела в Сити, и к тому времени, как она подъезжала назад к Беркли-сквер, день был уже в полном разгаре. Когда она вышла из ландо, у входа в соседний дом остановился стильный парный двухколесный экипаж, и Лайза замешкалась, с интересом рассматривая сидящего в нем господина.
Должно быть, это их новый жилец, подумала Лайза, и хотя тот был высоким мужчиной, все, что ей удалось рассмотреть, когда он отдал свой хлыст угодливо смотревшему на него ливрейному груму и приготовился выйти наружу, – это элегантную бобровую шапку и высокий по моде воротник утепленного пальто. Он был один. Наверное, его жена была уже дома, хлопоча, чтобы все было готово к приезду ее господина.
Она пошла вперед, чтобы догнать незнакомца, который подходил к дому.
– Извините, сэр, – начала она. – Быть может, я вас чуть задержу…
Фраза повисла в воздухе, когда Лайза уставилась в смятении на красивое лицо, резко обернувшееся к ней. Словно во сне она увидела огонек узнавания в его зеленых глазах, и до боли знакомая улыбка тронула его прекрасно очерченный рот.
– Чад! – Лайза чуть не задохнулась от изумления, и сердце ее бешено заколотилось при звуках его имени, слетевших с ее губ.
– Лайза! – Чад произнес ее имя с не меньшим удивлением, чем она сама. Какое-то время он стоял и смотрел на нее, словно соображая, не галлюцинация ли это, потому что ее лицо неизменно стояло у него перед глазами с тех пор, как он впервые сошел на землю Англии в Портсмуте.
Боже правый, да она стала еще красивей, чем он ее помнил! Шесть лет, прошедшие с того дня, как он видел ее в последний раз, – тогда она отвернулась от него, и даже спина ее, казалось, источала ярость и презрение, – словно еще больше отточили безупречную правильность черт ее лица. Изящные контуры ее стройного легкого тела были все такими же обольстительными, как и прежде, и пока он смотрел на нее, его постепенно охватывало все то же знакомое ощущение, что он беспомощно тонет в глубине ее неповторимых глаз. Как странно, думал он, что на свете есть столько голубоглазых женщин, но ни у одной из них он не встречал столь богатого оттенками фиалкового цвета, густого и свежего; его насыщенность могла меняться в зависимости от того, что таилось в тот момент в ее глазах: искрометное озорство, теплота, от которой просто таяло его сердце, или леденящее презрение.
