Антунес при виде подносов с едой в нетерпении потирал руки, заранее предвкушая удовольствие.
– Так что же вы не идете, сеу Жоакин? Как бы еда не остыла. – Голос его звучал мягко, дабы не ранить хрупкие барабанные перепонки хозяина дома.
Магнолия улыбнулась, показав зуб с золотой коронкой. Антунес подумал, что эта женщина рада показать свое богатство, к тому же улыбка украшала ее лицо.
Жоакин заколебался. Мало того, что Бандейранте нарушал планировку города и угрожал внести дисгармонию невиданной дотоле роскошью, он еще вторгся в его дом, собрался отведать его еды, вызвал улыбку у жены и явное восхищение сыновей, поддавшихся очарованию скульптора. От его колдовских чар не уберегся даже нелюдимый по характеру Полидоро.
В эти короткие мгновения Жоакин заглянул в собственную душу. Обычно готовый обругать кого угодно, перед выходцем из Сан-Паулу он сдерживался. Фразы, вылетавшие из уст Антунеса, звучали ритмично, почти музыкально. Некоторые интонации запомнились ему надолго.
Не мог он держать зло на этого человека. Кроме всего прочего, он чувствовал расположение к любому, кто молил его о хлебе насущном. Этого человека привело к нему отчаяние, ибо ему не хватало человеческого сочувствия: приложив столько усилий для того, чтобы разбогатеть, он в конце концов общался только со всяким сбродом. Не говоря уже о том, что, будучи уроженцем Сан-Паулу, жители которого всегда стремились к отделению, к образованию самостоятельного государства внутри Бразилии, он унаследовал и неприязнь к общей родине. У него не было времени обзавестись семьей, поэтому он старался скрасить одиночество, входя в души посторонних людей – в основном рабочих, занятых на его стройке.
Магнолия по-прежнему не обращала на мужа внимания, все старалась управиться с непослушными детьми, а к его судьбе и она, и дети оставались равнодушными. Из всех, кто был в столовой, один Бандейранте нуждался в нем, чтобы выжить. Как знать, может, он пришел просить прощенья за вторжение в жизнь города. Теперь Жоакин вроде бы лучше его понимал. С юных лет Антунес пустился по свету в поисках того, что люди, тая надежду, называют любовью. Стало быть, искал мирного пристанища для усталого бренного тела; возможно, он близок к изнурению, ему нужны парное молоко, пища домашнего приготовления на свином жиру и свежее сено на сеновале, где он мог бы отдыхать, пока смерть, благодетельная охотница за людьми, не придет забрать его. Жоакин боялся, однако, как бы все эти спасительные условия не оказались предоставленными Антунесу слишком поздно. Ибо душа его от страданий и сытой жизни задубела, как барабанная шкура, и теперь ему уже ничем не поможешь.
