Отошел, конечно, до смешного громко сказано, если учесть, что и при самом активном участии в ней я написал один коротенький очерк и несколько заметок, сотрудничая в газете внештатно.
Но у меня была, не забывайте (оправдываю я себя), перспектива, от которой я добровольно отказался.
Штатная должность не была мне заказана – только вместо «элитарного» отдела массовых видов мне предлагали начать в отделе (название сейчас точно не помню), связанном с наукой, с учебой. И бокс обещали за мной закрепить…
Однако я соблазнился «светской» жизнью в АПН. И когда меня позвали уже в отдел массовых видов «Спорта», я уже был не в состоянии с этой жизнью расстаться, несмотря на растущее подозрение, что много теряю, отказываясь от газетной работы, и что хорошего журналиста из меня уже никогда не выйдет.
Но, представьте, попал бы я к футболистам как спортивный газетчик – сложились бы у меня такие отношения е «Торпедо»? Навряд ли. Времени бы прежде всего не хватило на это приятельство. И потом, возможно, с газетчиком никто бы откровенничать не стал (хотя вижу: газетчики все равно всегда все знают). А так никто из футболистов ни строчки из мною написанного не читал, никто всерьез меня не принимал, просто считали, хороший парень (что, по-моему, тоже приятно, если действительно считали).
…Как все, начинающие литературные занятия, я подумывал о романе. Точного сюжета в голове не выстраивалось. Но сколько же я знал – чудилось мне – о моих новых знакомых, живущих необычной – с чем нельзя было не согласиться – жизнью.
К роману, однако, я и не приступал. Что же я писал вместо этого?
Хорошего боксера (и, наверное, не только боксера, но я сейчас исключительно о боксе) легко оценивать и судить, меньше вспоминая о том, что удалось, и подробнее говоря о том, что не свершилось, какие желания не исполнились.
Впрочем, я хочу рассказать о человеке, чьи дела на сегодня обстоят великолепно. О Викторе Агееве, чемпионе по боксу в первом среднем весе, то есть не превышающем семьдесят один килограмм. Боксеры говорят короче: «Работает в семьдесят один».
В минуту отдыха между раундами, когда секундант обмахивает полотенцем разгоряченного Агеева, усиленный железным эхом голос диктора сообщает собравшимся о заслугах этого боксера. Я почему-то боюсь повторять вслед за ним перечень достижений. Боюсь, вот к статистике перечня подключится память, всегда связанная с эмоциями, придвинутся вплотную личные воспоминания, и я забуду о том, что собирался сказать. Я встречу опять Агеева июльским днем, сразу после римского чемпионата, на центральной улице Москвы, возле Дома актера, увижу его в щегольских светлых брюках и коричневой замшевой курточке идущим сквозь толпу пешеходов, – красивого и знаменитого. Боюсь, потому что Агеев не слишком похоже выходит на фотографиях, решенных в плакатном стиле, с претензией на рекламу. Однажды сняли его таким образом и тираж цветных открыток отпечатали. И оказалось – преждевременно.
