В таком контексте Иванов был мне очень симпатичен в то лето. Виделся самым значительным и мудрым из всех собравшихся в Мячково. Если и притворялся он проще и добрее, чем на самом деле был, – и в этом проявлялась его воля, многолетняя тренированность бойца и артиста.
Он ни разу – ни в то лето, ни в два последующих года, последних в его карьере игрока, – не потерял при нас контроля над собой. Лишь спустя пять лет со времени знакомства я единственный раз увидел его таким, каким изображали его люди, не слишком к нему расположенные.
Мы с товарищем были командированы в Ташкент в дни, когда туда прибыли торпедовцы на матч с «Пахтакором». Мы никакого касательства к футболу не имели, ничего тогда о спорте не писали – и со спокойной душой засиделись допоздна в гостиничном номере у Иванова, беседовали о разном – откровенно, доверительно.
На игру, конечно, решено было ехать вместе с командой.
Мой товарищ – шутник не всегда тактичный, но с Ивановым его связывали отношения более тесные, чем, например, мои. Вот он и посчитал возможным сострить, когда все уже сидели в автобусе, а Иванов только шагнул с тротуара на подножку: «Что, разве и тренер поедет с нами?» Не очень остроумно, но и безобидно. Однако, зная, как суеверно-серьезно относятся футболисты ко всему, относящемуся к поездке на игру, на стадион, разумеется, можно бы и вообще промолчать. Но сказано – не вернешь. И когда Иванов взорвался: «А я вообще сейчас выгоню из автобуса!» – нам ничего не оставалось, как стерпеть, сделав вид, что признаем справедливым гнев тренера. И в тягостном молчании доехали до стадиона. Настроение было испорчено у нас, но кто же, кроме нас, был виноват?
Торпедовцы проиграли. И мы, уже не без чувства неловкости, зашли к Иванову в гостиницу. После неудачи он казался неестественно оживленным, нас встретил малопочтительным восклицанием: «А… Делегация ивановских ткачей?» Повернуться и уйти было бы глуповато. Мы старались понять расстроенного тренера. И товарищ мой новой, совсем уже безобидной, безотносительной к случившемуся шуткой пытался сгладить неловкость. И здесь уж Иванов взорвался не по делу – и что особенно было неприятно: при администраторе команды, при втором тренере наговорил массу язвительных, оскорбительных слов. И это уже показалось перебором – мы ведь, в конце концов, не какие-нибудь назойливые болельщики, мы же искренне хотели поддержать знакомых в чужом городе.
При встрече по возвращении в Москву мой товарищ с Ивановым держались как ни в чем не бывало, что и правильно, наверное. А я, наверное, чересчур обидчивый все-таки. Я с Ивановым, кажется, с тех пор и не виделся – не разговаривал, во всяком случае, о чем, конечно, сожалею. Отношение мое после того случая к нему нисколько не изменилось к худшему.
