Так продолжалось довольно долго. Маруша блестящим глазом наблюдала за попытками ужасного существа прорваться к ней, а шар, недовольно урча, врезался в плиту, откатывался назад и вновь спешил ударить, пусть даже без всякой надежды на успех. Нет, Тот, Кто сидит На Качелях, просто не мог оказаться настолько тупым.
Внезапно асфальт из серого стал розовым. Солнечный луч легко коснулся края плиты, расширился и упал на злобное, порядком изуродованное страшилище. То недовольно зашипело и окуталось паром, а потом застыло и сплющилось. У выхода лежал разодранный футбольный мяч.
Но Маруша уже не верила. Ползком она пробиралась в глубину. Потом усталость взяла свое, в ноздри забился невыносимо прекрасный дурман сена, и птичка безвольно опустилась на мягкую подстилку.
Рядом сверкнули два огненных глаза, а из крючковатого клюва вырвалась то ли усмешка, то ли покашливание. Но, наверное, огромная голова Маруше лишь почудилась. И в самом деле, как она могла пролезть туда, где не развернуться и маленькой птичке?
И все же…
— Вы сумели пролезть вслед за мной, — пролепетала Маруша. — Значит, вы…
— Значит, я… — кивнула голова.
— Значит, вы — вездесущий…
— Ну, ну, птичка, смелее…
— Значит, вы — Тот, Кто Сидит на Качелях! — выпалила Маруша и от страха закрыла глаза. В следующую секунду отключившаяся птичка сладко спала.
— Запомни, девочка, — самодовольно улыбнулась голова. — ТЫ меня так назвала. Так могу ли я для ТЕБЯ быть кем-то иным?..
Тут внимание странного создания привлекли заливистые трели спящей Маруши. Недоуменным взглядом оно окинуло умиротворенную птичку и растаяло в сумраке подземелья.
Пробуждение Маруша не назвала бы приятным. Дико ломило ноги, крылья сводили судороги, а голова раскалывалась от тягучей боли. Даже запах сена, который так радовал птичку вчера, сейчас едко вонзался в ноздри. Быстрыми, семенящими шажками Маруша выбралась на волю.
Сплющенный мяч исчез. Земля была испещрена полосами, словно тут прошлась старательная метла. По земле тянулся свежий вечерний бриз. Птичка обернулась. За спиной не оказалось ни могучего дуба, ни городских кварталов. Лишь отвесный обрыв, изрытый норами, похожими на ласточкины гнезда. Да только таких громадных ласточек еще поискать. А найдя, улепетывать от них со всей скоростью, которую только позволят измученные прошлой ночью крылья. На фоне закатного неба чернел согбенный силуэт аиста, словно не живая птица украшала вершину обрыва, а бескрылый колодезный журавль.
