У доктора широкие, длинные и тонкие, как ремни, пальцы. Он проводит пальцами по руке профессора:
– Лекарства у нас нет, в Омске иногда принимают в лазарет… все перегружено. У него тиф. Кофе, чистое белье и компрессы.
Смотрит на Будду, стучит ногтем и говорит «медь» и уходит.
Гыген вдруг начинает плаксиво просить револьвер. Хотя револьвер у него под подушкой, все же профессор прячет его у себя. Гыген грозит застрелиться. Он упрекает профессора в лености, из-за которой он, гыген, должен умереть. Лучше ему погибнуть сразу, если нельзя достать лекарств. Он по-монгольски бранит женщину, и та падает на колени, уткнув голову в пол.
– Какие домашние лекарства есть? Где мне достать кофе?… Ступайте менять револьвер!
Профессор идет.
Бред начинается через день. Профессор со стыдом думает, что гыген притворяется. У него нет никакого повода так думать, но ему кажется намеренным, как Дава-Дорчжи срывает компрессы и разбрызгивает кофе. Гыген часто садится в постели, предварительно сунув себе под спину шинель (стена холодная); одними и теми же словами он вяло говорит:
– В тебя одного переходит дух Будды… ты один воплощение гыгена, Дава-Дорчжи… дай мне из бокового кармана… напишу в аймак.
Сует какие-то бумаги с монгольскими надписями и жалуется:
– Все меня бросили. Ты только один перед смертью. Я уже умер… я опять дух Будды.
Профессор носит кипяток, ставит компрессы.
Скучный, сухой весь лежал Дава-Дорчжи. Постоянно нужно было лить в него воду – поить. Волосы отросли необыкновенно густо и как-то все сразу: жутко было смотреть на пряди, торчащие из носа. Подушка вся залепилась слюной, – переворачивая голову, Виталий Витальевич силой заставлял себя не отдергивать руку. Из ушей торчала вата (гыген боялся ушной простуды), и теперь она походила на черных тараканов.
Часто гыген вскрикивает гортанно и длинно и, подняв тощие руки, лживо приветствует заместителя наркома по делам национальностей от имени монгольского народа. Затем он говорит речь об угнетателях – китайских империалистах – и сразу почти из слова в слово (насколько помнит профессор) передает легенду о статуе Будды из аймака Тушуту-хана. Начинается она словами: «В год Красноватого зайца…», и Виталию Витальевичу представляется большой, с собаку, красноватый заяц на бесконечном снежном поле. Тогда он отворяет дверь.
Чаще всего происходит это на ходу поезда. В зубы профессора несется колючий и твердый, словно камни, снег. Серый дым откидывают вагоны.
