– Это мне-то вам объяснять? Да вы и без меня знаете, даже и лучше меня. Вы ведь раньше меня согласились ехать.
– Раньше вашего прихода – вы хотите сказать?
– Ну да.
– Раньше.
– То-то и оно. А я шел вас уговаривать. Вот вы, значит, и без меня поняли – и поняли до точки. А я все шел и думал: как бы это ему складно и толково объяснить? Я объяснять люблю. Вы давно в профессорах?
– Двенадцать лет.
– В партии не состояли?
– Нет.
Анисимов счастливо расцвел.
– А я в партии третий год. Вот как… Так, значит, завтра едем. Хлопот-то завтра, хлопот…
И точно: утром пришлось им ждать три часа, пока подписали уже давно заготовленные мандаты. Полсуток бегали, добывая наряд на теплушку. Теплушка оказалась без печки. «А мы вашу прихватим», – вдруг заявил Анисимов Виталию Витальевичу, и неожиданно Виталий Витальевич обрадовался, что печка поедет с ним. Возвращаясь с вокзала, увидали они на Невском, как черный, груженный дровами грузовик, далеко воняя бензином, волок громадную телегу с толстыми чугунными колесами. На телеге несколько солдат придерживали тесовый ящик, обтянутый сбоку канатом. Ящик был свеж, ярок, и весело-весело прыгали на нем наляпанные суриком буквы: «Верх, осторожно».
– Вот наша динамика-то, и Будду и дрова по пути везут. И телесное тепло, и душевное… Пойти помочь, что ли… – Анисимов лихо раскланивается с Дава-Дорчжи. Профессор гневно проходит мимо. Грузовик катит мимо Знаменской гостиницы.
Позже везет профессор свое добро на салазках к вокзалу. Трамваи стоят. Линии рельсов занесены снегом. Снег застыл, как лед. В лаптях и шинелях, перетянутых ремнями, под красным кумачовым знаменем, обгоняют профессора солдаты. Он устал, и оттого на мгновение ему кажется, что они займут его теплушку. Он скользит, торопится. «Буржуй торговать едет, – кричат солдаты, – обсмотреть бы его, ощупать!…» Дава-Дорчжи встречает его у подъезда. Отталкивая подбежавшую к профессору жалкую старуху («продать, милый, хлеба нет ли али менять»), монгол ведет его среди людей, лежащих вповалку на грязном, заплеванном полу вокзала. «Правей, правей, гражданин профессор. Если б я обладал свободным временем, я приложил бы все усилия для помощи вам. Но снег твердый, санки ваши подкованы железом, я полагаю – вы не утомились».
Профессор тяжело дышит. Грудь колет. Каждый раз, как он видит Дава-Дорчжи, ему кажется, что происходит какая-то унизительная нелепость. Теперь вот кажется, что здесь, на вокзале, произойдет необычайно важное событие… если задержаться? Надо спешить.
