Теперь я свободен. Свободен от страха, когда идешь и трясешься от того, что не знаешь как к тебе отнесутся два битюга, которые с грозным видом двигаются навстречу. Свободен от извечной проблемы, где взять деньги, которых всегда не хватает. Государство кормит, одевает, а волку между прочим все равно во что одет: в заштопанную робу или в приличную «фирму». Главное, чтобы было тепло и уютно.
Свободен от вопроса, который нет-нет, да и кольнет — зачем жить, когда вся жизнь течет мимо, когда день за днем одно и тоже — серо и скучно. В такие моменты я перекидывался в волка, и меня охватывало счастье. Счастье от того, что в желудке не пусто, что шкура греет как надо, что светит закатное солнце, и я знаю, что снег под его лучами красиво искрится. Счастье от того, что просто живешь. Волки никогда не бьются над извечным вопросом: каков смысл жизни. Они даже не задумываются над этим, не тратят время попусту. Они знают смысл жизни в том, чтобы просто жить.
Разумеется я не бегал в волчьем виде по городу. Если становилось трудно, я влезал на чердак пятиэтажки, замок которого я научился ловко вскрывать найденным где-то на свалке ключом, и, прильнув мордой к окну, внимательно наблюдал закат.
После этого я снова обращался в человека, спускался вниз, не забыв затворить чердак, садился на первый попавшийся автобус и часами катался по городу. Особенно я любил кольцевые маршруты, когда не требовалось вылезать на конечных остановках. Появлялись все новые и новые пассажиры: девушки, старики, дети, но, проехав несколько остановок, исчезали, растворялись в шумном пространстве многотысячного города. И только два человека неизменно оставались в согретой дыханьем множества людей небольшой коробке автобуса — водитель, отделенный стенкой кабины, и я, смотрящий в небольшое отверстие, отвоеванное у затянувшего окно льда, на мелькающие прямоугольники окон и фонари или на пассажиров, вцепившихся в холодные от мороза стойки. Сотни людей проходили за вечер перед моими глазами. Некоторых я уже стал узнавать.
Крепкий мужик в овчинном тулупе и черной нутриевой шапке появлялся с коричневым кожаным портфелем без десяти семь на одной и той же остановке у длинного гастронома. Никогда не садился, предпочитая стоять. Выходил у стадиона «Динамо» — вероятно возвращался с работы.
Девушка в пальто с беличьим воротником и белой вязанной шапочке часто стояла, прижав к себе футляр для чертежей. Наверняка училась в институте или каком-нибудь техникуме (благо мне не требовалось делать таких внушительных чертежей, мои всегда умещались в обычную сумку). У девушки тоже был постоянный маршрут. И только два раза, уже без чертежей, она выпрыгивала у кинотеатра «Октябрь», тут уж комментарии излишни.
