— Часиков, скажем, в шесть, лады?
— Лучше в шесть двенадцать.
— Почему — лучше?
— Не люблю круглые числа. А двенадцать минут — это крохотная, но фора. Опять же интригует.
Шматов переглянулся с Мироновым.
— Да уж… Странный вы народ — психиатры.
— С кем поведешься, от того наберешься, а с кем нам приходится общаться, сами знаете.
Уже в спину уходящим офицерам Вадим негромко бросил:
— А насчет вашего летучего шкафа, пожалуй, берусь объяснить все прямо сейчас.
— Что? — вздрогнув, Потап взглянул на Дымова с изумлением. Сегодня от экстрасенса он готов был уже ждать чего угодно.
— Это не левитация, ребята. Всего-навсего подобие воздушной подушки. — Вадим вытянул ладонь с дымчатым предметом. — Ваш шкаф попросту лежал на этой самой штуковине. Само собой, раскатал ее в блин, потому и казался довольно устойчивым.
— Тогда почему эта хреновина прыгнула?
— А почему выпрыгивает иногда мыло из кулака? Здесь тот же эффект. Возможно кто-то пошевелил шкаф, вот она и сиганула из-под него.
— Она?
— Ты назвал это хреновиной, а хреновина — существительное женского рода. — Вадим пожал плечами. — Или я не прав?
Потап так и не нашел, что ему возразить. Экстрасенса покинули в полном молчании.
Кажется, это начиналось снова…
Упруго отпрыгнув в угол, Иван Трофимович выдернул из кобуры израильский девятимиллиметровый «Ерихон», большим пальцем сбросил предохранитель, проворно взвел затвор. Глаза бывшего финансиста лихорадочно обшаривали комнату, ствол пистолета метался, перескакивая с одной цели на другую. Между тем, реальных целей в комнате не наблюдалось. Просто бутылка не допитого накануне шампанского, вдруг взяла да опрокинулась сама собой — как раз в тот момент, когда Иван Трофимович проник в свое логово. Любой человек на его месте заподозрил бы нечистое, — тяжелая бутыль да еще из-под шампанского — не та вещь, что падает от легкого дуновения. А потому означать это могло только то, что его снова отыскали. Даже здесь — в квартире, которую он снял через подставных лиц всего неделю назад.
С некоторым запозданием Иван Трофимович вспомнил о попугае, и в груди у него тотчас похолодело. Обычно крикливая пичуга начинала блажить тотчас при появлении хозяина. Сегодня она промолчала, и, отыскав глазами подвешенную над столом клетку, бывший банкир убедился в своих наихудших подозрениях. Белорозовый попугайчик всегда крайне чутко реагировал на появление ЧУЖИХ, — сейчас же он напоминал маленькое, застывшее на деревянной жердочке изваяние. Крохотные глазки прикрыты сонной пленкой, хвост, крылья и лапки абсолютно неподвижны. Такое впечатление, что птицу заморозили заживо.
