Птичьи головки в небо воздев,
шевелятся флаги у глаза,
проплывает черный морской лев —
мокрый футляр контрабаса,
вносят деревья зыбкие телеса
в напряженный гул транспортных остановок,
дождь в пространстве стоит как слеза,
не касаясь сердечек новых
зеленых листиков на ветвях,
молодой земли, поднимающей травы,
табачного столбика, зажатого в губах
трехмерного лица без траурной оправы.
Не то чтобы я себя люблю —
просто больше чем о других знаю,
нечто вроде якоря кораблю,
собственно «я» себе представляю.
Что-то должно упираться в грунт —
ножка ли циркуля, нога объекта,
имя, становящееся во фрунт
за пятнадцать лет до конца века.
Трется цепь о крошащийся матерьял,
уходя на дно в туманных потемках —
и гуляет в далеких зеленых морях —
в странных современниках, собеседниках, потомках.
