— Да, я не оговорился, хуже вас. Почему он должен получать пятьсот рублей в месяц, а вы — сто?
— Сто тридцать, — поправил его Ольф.
— Не перебивай! — рассердился Дубровин. — Вечно ты со своими хохмами!
— Виноват, Алексей Станиславович.
— Если уж вы заговорили о Шумилове… — начал Дмитрий.
— То что? — подозрительно посмотрел на него Дубровин.
— Может быть, вы и закончите? — твердо сказал Дмитрий.
— А что вы хотите знать?
— То, что вы о нем думаете.
— А вам это очень нужно?
— Да.
Дубровин помолчал и неохотно сказал:
— А что вам даст мое мнение? И вообще — что может значить мнение одного человека?
— Для нас — больше, чем мнение всех остальных, — сказал Дмитрий.
— Хм… Вот поэтому мне и не хочется говорить о нем.
— А вы рискните, — настаивал Дмитрий.
Дубровин подумал немного и сказал:
— Ладно. Вы, в конце концов, не детский сад… Так вот, Шумилов, как я вам уже говорил, человек превосходный во всех отношениях. Но я думаю, что он не ученый и никогда им не станет. Хотя работать он умеет и работает хорошо. В обычном смысле этого слова, — добавил он, вспомнив, видимо, что говорил раньше. — Но в науке слово «обычно» чаще всего означает «плохо». Исследовательская работа сама по себе вещь необычная. А Шумилову явно чего-то не хватает, чтобы вырваться из категории обычного. Может быть, того, что называют талантом, хотя я не знаю, что это такое. А вы знаете?
— Понятия не имею, — сказал Ольф.
— Иногда я думаю, — продолжал Дубровин, — что талант — вещь, разумеется, великолепная сама по себе и совершенно необходимая для человечества, но для отдельного человека это вовсе не благодеяние, а что-то вроде наказания, какой-то дефект личности, если хотите. Я думаю, истинно талантливый человек не способен по-настоящему ни огорчаться, ни радоваться ничему из того, что лежит вне сферы избранной им деятельности. А это, как ни объясняйте, и есть самый настоящий дефект человеческой личности… Так вот, если исходить из этого критерия, Шумилов человек абсолютно бездарный. За десять лет совместной работы я достаточно хорошо узнал, что по-настоящему радует его, а что огорчает. Разумеется, он радовался и научным успехам, и огорчался из-за неудач. И огорчался и радовался искренне, конечно. Но первая его настоящая радость была, когда он стал кандидатом и получил возможность свободно тратить деньги. Вторая — когда он стал доктором. А так как академиком он никогда не станет, то впереди его ждет еще всего-навсего одна-единственная настоящая радость — когда он купит себе «Волгу»… А чем это вы, собственно, так довольны? — сердито спросил Дубровин, заметив мелькнувшую на лице Ольфа улыбку.
