Дни поздней осени | страница 25

А он тоже болеет!

Набралась храбрости и заглянула на Черную дачу. В конце концов, у меня был повод, ведь я «умыкнула» Пушкина. Самое смешное, что снова полезла сквозь дырку в заборе, хотя следовало через калитку идти.

Осторожно поднялась на крыльцо, постучала. Молчание. Подумала, что уехал. Открыла дверь и спросила: «Кто-нибудь есть?» Никакого ответа.

Тогда вошла в комнату. А он лежал на диване с закрытыми глазами. Я постояла немного, спросила:

— Вы спите?

Он приподнялся, пробормотал:

— Это вы, Маша. А мне нездоровится.

И правда, вид у него был больной. Глаза воспаленные, на лбу испарина.

— Я Пушкина вам принесла.

— Какого Пушкина?

— Вот унесла случайно.

— А-а... — Он снова откинулся на диван: — Извините, мне нездоровится.

Я спросила:

— Вам чем-то помочь?

— Никто мне теперь не поможет, Маша.

Странную фразу сказал. Будто приговоренный. Я принесла воды и дала ему напиться. Хотела чем-нибудь вытереть лоб, но ничего не нашла. Даже полотенца нет в доме! Он лежал на голом диване в мятом своем костюме, под головой не подушка — валик. Потрогала лоб, ужасно горячий. Градусник поискала, градусника, конечно, нет.

— Может, вызвать врача?

— Не надо, — ответил он.

— Нужно здесь постелить, — сказала я.

Он промолчал. Стелить, разумеется, нечего. Вот так и приехал без ничегошеньки. Интересно, хоть щетку зубную привез?

— Вы, наверное, хотите есть.

— Нет, нет, спасибо. — И через минуту добавил: — Не беспокойтесь, Маша.

Ну что мне с ним делать! Такой беспомощный. Никак не могла уйти. Лежит больной человек, температура высокая. Ни лекарств, ни пищи. Воды принести некому.

— Лежите тут, не вставайте, — сказала я. — Скоро опять к вам приду.

— Спасибо, — пробормотал он.

Обедала кое-как. Потом стащила две банки консервов и кусок курицы. Полотенце взяла из комода, градусник из аптечки. О белье, конечно, не помышляла. Мама помнит каждую простыню.

Аня спросила:

— Куда ты все исчезаешь?

Отговорилась с трудом. Сказала, что пойду на природу переводить «англичанина». Полчаса провела в своей комнате, а потом пробралась на дачу.

Он спал. Не стала его будить, села в кресло и принялась читать. Внезапно он вскочил и принялся звать:

— Подойди, подойди, пожалуйста.

Я присела к нему на диван. Он схватил меня за руку и стал говорить с жаром:

— Ты помнишь, как хорошо это было! Как хорошо! Глаза его блуждали, он бредил.

— Что ж ты меня разлюбила? Что ж ты меня разлюбила? Как мне жить, как мне жить теперь?

Я гладила его руку и говорила: