В этот вечер глаза Влада горели столь ненавистным мне хищным огнем.
Пока я открывала тяжелую дверь, отделявшую его покои от остального замка, Дуня, словно испуганный ребенок, вцепилась в мою одежду. Тут раздался голос Влада:
– А-а, это ты, Жужанна? Ты вовремя пришла. Посмотришь, как развлекается наш гость. Кстати, спасибо тебе за заботу!
Влад сразу догадался, что я привезла ему из Вены подарок. Да и могла ли я не отблагодарить его за проявленную щедрость? Однако я надеялась, что еще разок сумею полакомиться беднягой Жаном, прежде чем он попадет к Владу.
Я быстро вошла, удерживая Дуню справа от себя и заслоняя собой жуткую картину, открывавшуюся слева. Черный бархатный занавес был отдернут, обнажая зловещий "театр смерти" с его кандалами, цепями, дыбой и блестящими кольями.
Мы подошли к основанию трона, на котором восседал Влад, наслаждаясь зрелищем средневековой камеры пыток. К трону вели три ступеньки из темного полированного дерева с золотыми инкрустированными буквами, которые складывались в слова "Justus et pius", что означало "Справедливый и благочестивый". Над троном, на стене висел древний щит, сильно пострадавший от времени. С большим трудом можно было различить на нем изображение расправившего крылья дракона – символа Влада Колосажателя.
Я поднялась по ступенькам и подставила щеку для холодного поцелуя Влада.
– Здравствуй, моя дорогая! – произнес он, взяв меня за руку и любуясь мною.
Он одновременно играл две роли: умудренного и заботливого главы большого семейства, обрадованного встречей со своей юной внучкой (или правнучкой), и пылкого возлюбленного.
– Как ты обворожительно прекрасна!
Я улыбнулась, зная, что эти слова он говорит совершенно искренне.
Вена дала мне немало превосходной, вкусной крови, и сейчас я без всякого зеркала ощущала свою красоту. Моя женская притягательность значительно возросла. Впервые за много месяцев я увидела в глазах Влада нескрываемое желание.
Надо сказать, что после моего превращения наша страсть угасла. Иногда, правда, мы предавались холодной любви, ибо охота и насыщение распаляли нас, а переход наших жертв через пропасть, разделявшую жизнь и смерть, возбуждал (но должна признаться, что, став вампиршей, я не научилась получать удовольствие от некрофилии, и совокупление с другим вампиром не доставляет мне никакой радости). Что касается Влада, то плотские утехи его почти не интересуют. Он желает властвовать, управлять, порабощать и внушать страх. А во мне желание пробуждается только рядом с живыми людьми, когда я ощущаю их тепло, ловлю запах крови. Меня приводит в неописуемый экстаз таинственная взаимосвязь между моим голодом, необузданной страстью и смертью очередной жертвы. Но когда я забираю у любовника его теплую кровь, силы и, наконец, саму жизнь, моя любовь остывает столь же быстро, как его мертвое тело.
