А Марианна вдруг сказала:
— Уж до чего ж мне вас жалко, государь, и изъяснить нельзя.
Этой фразой просто с ног меня сбила. Я сел. А она подала мне рубаху и продолжает:
— Труды-то вы какие на себя принимаете, государь-батюшка! Ишь, худой да бледный, а генералам-то вашим и дела нет. Цельный день — все по дорогам да с делами — ни одной вокруг вас такой души нет, чтоб заботиться стала. Бессовестные они, бессовестные и есть, вельможи-то ваши.
Вся эта тирада рассмешила меня и тронула.
— Что, — говорю, — Марианна, заботиться обо мне будешь?
— А нешто нет? — говорит. И теребит мои волосы. — Вы ж, государь, меня от злой смерти спасли — неужто ж я вам чем-нибудь не пригожусь?
На какую-то секундочку, в тоске и затмении, я решил, что чем-то она напоминает Нарцисса. И обнял ее.
— Пригодись, — говорю, — пожалуйста. Я порадуюсь.
Она, правда, потом говорила, что «негоже с чужим мужем ласкаться невенчанной», но это только слова, слова…
Слова… Думай она так — не пришла бы.
В начале августа полили бесполезные дожди. Зола превратилась в грязь. Зной сменил промозглый холод, темный пасмур — так и уверуешь в Божью кару…
Я вернулся в столицу. Я знал, что зимой придется все перетряхнуть еще разок, но месить грязь на проезжих дорогах сейчас у меня больше не было сил.
И потом — я мог уверенно предсказать, что в столице меня ждут новости. И скорее всего, это новости не из приятных.
Вся моя свита предвкушала возвращение домой с радостью — кроме скелетов, само собой. Марианна пришла в сплошную ажитацию — ах, как там, в столице! — и утомила меня болтовней: я нанял для нее повозку.
Вообще, оказалось, что я не так уж и люблю, когда много говорят. Это открытие меня удивило. Но факт: я слушал первую неделю, потом как будто притомился. Мой милый Нарцисс больше молчал — Марианна начинала говорить, как только оказывалась рядом.
И даже не в том беда, что она оказалась гораздо глупее Нарцисса. Меня бесило то, как быстро Марианна освоилась. Месяц назад она казалась довольно стыдливой деревенской девкой, сейчас она держалась с бойкостью королевской любовницы.
На жандармов она теперь покрикивала. Скелеты игнорировала. О моих вассалах, с которыми мне приходилось встречаться по делу, отзывалась так: «Чего-то этот толстый глядит нелюбезно, ай нет, государь?» И я как-то не очень понимал, как ее приструнить и надо ли это делать.
Марианне хотелось носить бархатные робы и драгоценности. Об этом она мне тоже сказала: «Не к лицу понева да рубаха государевой-то полюбовнице» — и я думал, что действительно ее надо приодеть. Марианне хотелось господского угощения, и когда мы приехали в столицу, я дал девке возможность жрать то, что она пожелает: она за ближайший месяц растолстела вдвое. Еще ей хотелось «быть дамой», и я пообещал ей клочок земли и дворянство.
