В голосе девушки не было страха, напротив, в нем звучала решимость во что бы то ни стало отстоять свою свободу. Раскосые глаза Ла Горель вспыхнули мрачным огнем; похоже, старуха забыла указание таинственной дамы. К счастью, разговаривая со старухой, девушка незаметно для себя возвысила голос, и слова ее были услышаны прохожими. Вокруг быстро собралась толпа зевак: любопытные парижане прислушивались к разговору, и лица их отнюдь не выражали сочувствия старой мегере. Влюбленный, продев свой цветок в петлицу камзола, пробрался в первые ряды зрителей. Он зорко следил за старухой и с таким грозным видом покручивал свои тонкие, недавно пробившиеся усы, что не оставалось никаких сомнений в его готовности в любую секунду прийти на помощь девушке. Если бы обидчиком юной цветочницы был мужчина, молодой человек уже давно бы вмешался в разговор.
Ла Горель взором инквизитора окинула набежавшую толпу. Старой ведьме нельзя было отказать в здравом смысле: она почувствовала, что среди собравшихся вокруг них людей нет никого, кто бы поддержал ее. Поняв, что если она попытается насильно увести девушку или отобрать у нее деньги, ее наверняка освищут, а то и поколотят, старуха отступила. Превыше всего на свете она ценила свою собственную шкуру. К тому же она вспомнила приказ загадочной дамы из портшеза. И поведение ее мгновенно изменилось. Злобная мегера вновь обрела облик прислуги из хорошего дома и с медоточивой улыбкой, сделавшей ее лицо еще более отвратительным, принялась сладким голосом уговаривать цветочницу:
— Ну, ну, успокойся, милочка! А ты ни капельки не изменилась: мгновенно вскипаешь, словно молочный суп на плите! Успокойся, я не собираюсь приглашать тебя к себе. Я прекрасно знаю, что я тебе не мать и что у меня нет на тебя никаких прав. Так что нечего меня бояться.
— Тогда пропустите меня, я спешу, меня ждет работа, — ответила Мюгетта, все еще ожидая подвоха со стороны своего старинного недруга.
— Опять торопишься! — жалобно проскрипела Ла Горель. — Неужели ты и минутки не найдешь, чтобы поболтать со мной?
И слезливым голосом продолжала:
— Храни меня святая Томасса, я действительно не твоя мать… Но все же это я тебя воспитала… и если ты об этом уже забыла, то я все прекрасно помню, и, видишь ли, по-прежнему люблю тебя словно родную дочь.
— Так чего же вы от меня хотите?
— Да ничего… ничего, сладчайшая моя!.. Мне просто захотелось тебе сказать, что я счастлива, видя, как ты превосходно устроилась… На тебе красивое платье, деньги так и плывут тебе в руки… Ведь ты же не будешь спорить, что кошель твой доверху набит золотом… Да, дочь моя, ты умеешь выгодно продать свои цветочки!.. Не смущайся, я зря хвалить не стану, ну а тебе скажу: ты самая ловкая, самая хорошенькая цветочница в Париже!.. Хотела бы я попросить тебя об одном одолжении… о пустячке, тебе это ничего не будет стоить…
