— Это у него поэма про гигантскую женщину-силача. — Зискинд трогает завитки волос на Дашином затылке.
— Для детей? — спрашивает Даша.
— Обэриуты не видят разницы между взрослым и ребенком, — объясняет Зискинд. — Как там у тебя, Степа?..
И декламирует Степино сочинение:
Женщина огромной силы,
В шахту метрополитена
Тюбинги в руках носила
Тетя Поля по две смены,
Заковав в металл к утру
Колоссальную дыру.
— Видишь, — говорит Зискинд Даше, — это у него и детское, и не совсем.
— Да уж, — соглашается Даша.
Потом они едут на поезде. Потом идут ночью по дороге через лес. Ночью не видно, как Шишкин Лес изменился. Ночью здесь все так же, как было во времена молодого Чернова и Верочки. Так же кукует кукушка. Так же щелкают соловьи. Волшебная подмосковная ночь.
Степа отстал. Зискинд и Дата идут впереди, в темноте их почти не видно, но Степа слышит их голоса.
— Эй, Зискинд, ты все-таки руки убери!
— Понимаешь, Дарья, поэзия обэриутов — это жизнь, очищенная от шелухи. Это будущее мира. Это все в чистом виде. Восторг и восхищение, страсть и сдержанность, распутство и целомудрие.
Потом ничего не слышно. Потом Даша смеется.
Веранда тогда, в двадцать девятом году, служила мастерской моей бабушке Варе. Сейчас здесь совсем темно. Даша зажигает керосиновую лампу. Огромная угловатая статуя переливается металлическим блеском.
— Что это за чушь? — щелкает ногтем по статуе Зискинд.
— Сам ты чушь, — смеется Даша.
— Чушь — это комплимент, — объясняет Зискинд. — Мы, обэриуты, считаем прекрасным то, что не имеет практического смысла. А эта вещь бессмысленная. Значит, хорошая.
— Эта вещь имеет смысл, — говорит Даша. — Это модель знаменитого маминого «Машиниста». Получеловек-полутрактор. Он будет стоять на крыше нашего павильона на Международной выставке в Антверпене. Моя мама — скульптор Варвара Чернова.
— Ах вот как.
Имя Черновой Зискинду известно. Это он только снаружи беззаботный наглец, а по сути человек Зискинд весьма образованный.
— Да, полутрактор на крыше — это вам, товарищи, не чушь, — говорит он. — Это вещь полезная. Почти как большой портрет.
И умолкает, встретившись глазами с глядящим на него из темноты портретом Ленина.
— Мой папа — художник Полонский, — говорит Даша. — А дедушка — композитор Чернов.
— Ты понял, Степа? Мы попали на гору Олимп, — говорит Зискинд. — Тут обитают боги.
— П-п-понял, — кивает Степа.
— А боги сейчас здесь? — спрашивает Зискинд.
— Они в Москве у знакомых ночуют, — говорит Даша. — Ас утра будут квартиру искать. Нас уплотняют. Дом у нас забрали под сельсовет, как только дедушка умер.
