Те, кого арестовывали, не шибко расстраивались. Чего расстраиваться, если неожиданно, на несколько минут, ты ощутил себя бессмертным, пусть даже и неосознанно?
Научная фантастика постепенно становилась для меня все менее захватывающей – я увидел путь в будущее, который, как и всякая дорога, вел в две стороны: туда и обратно. Рядом со мной оказались Бетховен и Леннон, Вивальди и Марк Болан – все примерно одного возраста, мои ровесники. Попсовый композитор Бах, мистификатор Курехин и диссидент Нил Янг. Пространство и время свернулись и забились в динамики моих колонок. Я легко управлял ими нажатием кнопок «Play» и «Stop», а потом зазвучал и сам, вместе с несколькими друзьями, количество и имена которых с годами менялись, смысл же существования и суть моей деятельности оставались прежними.
Мы что-то говорили о деньгах?
Да, деньги – это очень важно. Просто так они не приходят. Но если ты начинаешь звучать правильно – тут же валятся в диких количествах. Это способ тебя приструнить, притушить, чтобы не слишком сильно звучал. Ты не думала, почему такие деньги платят за музыку? Огромные деньги. Невероятные. Не сопоставимые с тем, что делает музыкант. Конечно, с позиций материального мира музыкант ничего не производит. Только издает звуки.
Полувечная споткнулась и едва не упала на редкую траву, похожую на последний ежик безнадежно лысеющего загорелого уголовника. Земля, проглядывавшая между полумертвыми бледными травинками, была сухой, рассыпчатой и не способной ни родить что-то новое, ни накормить рожденное прежде.
– Сказано – «даром получил, даром отдаю». Или «отдавай». Я в Писании не силен, я его, честно говоря, ни разу от начала до конца не прочитал. Когда маленький был – не нашлось под рукой, не принято было тогда в нашей стране Библию читать. А когда вырос – некогда. Вообще, после тридцати читать уже довольно нелепо. После тридцати нужно уже самому писать.
– Хватит умничать. Куда ты меня тащишь? Говорил – в Михайловский сад…
Я посмотрел на Полувечную. Лицо ее почернело от пыли и пота, рука, держащая камеру, дрожала, волосы торчали сальными колючками.
– Ну, так куда же мы теперь движемся?
Я огляделся по сторонам. Справа темнела стена деревьев Парка Победы, слева взгляд упирался в насыпь Николаевской железной дороги.
– Во дела… А как мы сюда попали? – искренне удивившись увиденному, спросил я. – Мы же шли в Михайловский сад.
– Пришли, – хмуро буркнула журналистка. – Я, честно говоря, не ожидала от солидного музыканта таких подвигов.
