IV
Михневич пришел к Лунину с большим листом и сказал:
- Пожалуйте подписаться, Борис Андреевич.
- А в чем дело?
Михневич стал рассказывать что-то сложное об обществе трезвости, о народном доме, об исправнике Усачеве...
Лунин махнул рукой и взял перо. Подписываясь, заметил, что в числе учредителей есть и княжна.
- Вот нашего полку прибыло, - сказал Михневич. - Пойдемте, я вам огороды мои покажу за то, что вы человек сговорчивый.
Шли лесом. Там было сыро и мглисто, а в ямах поглубже лежал даже кое-где снег. Шумно пролетел глухарь, испугав Лунина.
Михневич говорил о социализации земли, и казалось, что он вслух читает брошюру - так у него все гладко выходило.
Лунин, улыбаясь, сказал:
- Вот вы складно говорите, Семен Семенович, а все-таки вы мне больше нравитесь, когда молчите. Вы не обижайтесь. Я не хочу сказать, что вы худое говорите. Только такие слова, знаете ли, всегда бескровны, а вот то, что у вас взгляд лесной, что вы огород любите, что вот, я слышал, пчельник у вас великолепный, - это все как-то у вас по-настоящему... Лес и пчелы - прежде всего, а все прочее - литература.
Михневич лукаво и весело засмеялся:
- Я - пчеловод. Это правильно. И огородник я. Боюсь, по правде сказать, что из нашей социализации одна литература выйдет.
Лунин заинтересовался:
- А у вас почему такие мысли, Семен Семенович?
- Как вам сказать... Устали мы ждать преобразований всяческих и, потеряв терпение, за двумя зайцами, пожалуй, погонимся. А это всегда к худому.
- Однако вы - социалист.
- Помилуйте-с. Я человек чистоплотный. Социалистом быть - все равно что перед обедом руки не мыть. Только малыми делами мы заняты. Вот огород наш на кооперативных началах устроен...
- Это я слышал. Но вот насчет неудач вы как-то туманно выражаетесь. А что же помешает вашему делу?
- Многое. Во-первых - истерика...
- Как истерика? Этого я что-то не пойму.
- Истерика не только с медицинской точки бывает, знаете ли, интересна, но и с общечеловеческой, так сказать. Наш интеллигент русский чересчур истеричен, в том смысле, что легко колеблется в своих настроениях. В медицине тоже некоторые определяют истерику как легкую внушаемость. Ветерок повеет, а интеллигент, как домик картонный, - на боку. И затем - потеря мерности, лада и гармонии, так сказать. Все у нас порывами и скачками. И в революцию мы бросаемся зажмуря глаза. А это храбрость не русская. Значит и наш интеллигент от русского начала оторвался...
