— Вот на службе ты и вел себя как чистый гангстер. Цель оправдывает средства, ага?
— Что не так? — насторожился Кнехт.
— Давай выпьем, — сказал Барро.
— Не задерживай. Что не так?
— Допустим, у меня предчувствие. Веришь?
— Какое еще предчувствие?! Чего ты вдруг сдулся? Сюда направляется лейтенант Ортега, верно? Да и черт с ним!
— О да, тут я согласен, черт с ним… — Барро поднес стакан к губам — и опустил. — Не верится, что это может быть моя последняя выпивка.
Кнехт укоризненно поглядел на нюхача, взял стакан, демонстративно проглотил виски будто воду и продолжил возню с коммуникатором.
— Ага, вот вы где! — донеслось от дверей. — Эй, вы, двое!
Кнехт на окрик никак не среагировал. А Барро снова поднял стакан и сказал:
— Ну, за то, чтоб не последняя!
К столику подошел лейтенант в сопровождении аж четверых полицейских.
— Сеньоры Габриель Барро и Эгон Эрвин Кнехт. Вы задержаны. Будьте добры сдать оружие и проследовать с нами в участок. Фернандо, зачитай сеньорам их права.
— За что задержаны-то? — лениво спросил Барро.
— Там сообщим.
— Обязаны на месте.
— Да черта с два, тут вам не Европа. Стволы на стол! Будете выпендриваться — пойдете в наручниках.
Коммуникатор Кнехта сыграл бравурную мелодию.
— Готово, — сказал Кнехт, убирая машинку на пояс. — Лейтенант, я что-то пропустил? Как дела? Хотите с нами выпить?
— Стволы на стол! — прошипел лейтенант.
— Мы задержаны, коллега, — лениво сообщил Барро. — По обвинению в разжигании межнациональной розни. Часика три придется в участке посидеть минимум, а то и до завтра проваландаемся.
— А все ты со своими жидами! — рявкнул Кнехт.
— Ага, — согласился Барро. — Допрыгался, националист проклятый. Это у меня в генах: кастильская кровь.
— Да я вообще генетически — фашист! — заявил Кнехт.
— И я фашист!
Полицейские, дружно отвесив челюсти, наблюдали, как внутри пары идет непонятная борьба. Полицейским, даже самоуверенному лейтенанту, очень не хотелось связываться с этими двумя. Будь их воля, они бы вообще плюнули и ушли от греха подальше. Но что-то их тут держало. А лысый и лохматый увлеченно общались. Лысый нажимал, лохматый выкручивался.
Они пытались договориться — и никак не могли. Им надо было решить нечто очень важное, и от их решения зависело сейчас множество жизней. Полицейские чувствовали это и все медлили вмешаться.
Ведь кто его знает, о чьих именно жизнях шел спор.
— Да просто сволочь ты, а не фашист, — сказал наконец Кнехт устало. — Обычная сволочь. Эй, лейтенант, пошли в участок. Надоело ломать комедию. Было бы перед кем.
