Само здание тоже возбуждало подозрение в том, что в этом районе Тарасова произошло такое количество катаклизмов и землетрясений, что совершенно непонятно, как это здание до сих пор не развалилось по частям. Штукатурка, во всяком случае, явно была на последнем издыхании.
Андрей звякнул связкой ключей, открыл дверь, и я отпрянула.
В нос ударил такой затхлый запах, что захотелось восполнить в легких утраченный воздух. Меня затошнило.
Андрей же невозмутимо повернул выключатель, и моему взору предстала небольшая квартира, уставленная таким количеством старой мебели, что непонятно было, как Гараян вообще тут жил и каким образом у него получалось передвигаться, не задевая этих черных, гробоподобных комодов, зеркал, шкафов. Особенно потрясла меня кровать с длинными и массивными ножками, на которую можно было бы забраться только с помощью грузового лифта.
По стенам неутомимый Гараян умудрился присобачить какие-то немыслимые канделябры, в которых горделиво топорщились свечи. Сто лет не мытые окна не пропускали солнечного света, впрочем, они были занавешены плотными шторами, так что для усопшего хозяина всего этого великолепия солнечный свет, похоже, не был предметом первой необходимости.
Чистым оказалось только кухонное окно, так же как и воспетый Риткой холодильник. Эти два жалких ростка цивилизации навели меня на мысль о том, что у Гараяна с Рябцевым было куда больше общих интересов, чем я могла бы предполагать.
Я вернулась в комнату, остановилась перед огромным портретом Анны. То, что это — работа Рябцева, понять можно было сразу, без особого труда.
Я внимательно осмотрела все ящики и уже почти признала, что Мельников был прав и вряд ли мне удастся найти здесь что-то интересное, кроме мужских «гавайских» трусов, которыми, оказывается, неумеренно увлекался покойник, да очередной порции заплесневелых вафель, сохраняемых им, видимо, для непрошеных гостей.
— Ну? Убедилась? — спросил Мельников.
Из упрямства я мотнула головой и продолжила поиски, прочесывая с увлечением следопыта всю квартиру, зайдя в ванную, в туалет, потом вернувшись на кухню и опять — в комнату.
Признавать бестолковость нашего похода я не спешила — это было бы слишком обидно.
Наконец я устала и закурила, плюхнувшись в антикварное кресло с высоченной спинкой. Оно оказалось на удивление удобным. Я даже позволила себе немного расслабиться. Мой взгляд рассеянно блуждал по стенам, уже не пытаясь что-то отыскать, как вдруг я подскочила.
