— Привет, Эдуард, — обрадовалась я.
Он не позволял называть себя никакими уменьшительно-ласкательными именами. Правда-правда — одна такая вольность могла стать поводом для настоящего скандала. Еще он не любил слово «высокий», и всех рослых людей, независимо от их половой принадлежности, называл «длинными». В том числе и меня.
— Что же у тебя за дело, если не секрет? — спросил он небрежно, протягивая ладошку для рукопожатия.
— Собираюсь раздавить с тобой пол-литру, — слукавила я. — Давно ли в Тарасове?
— Вторую неделю торчим в вашей дыре, — проворчал Эдуард, хотя известие о бутылке сильно способствовало улучшению его настроения.
Пить с ним было довольно сложно. Потому что отставать от собутыльника он не любил, но сто пятьдесят граммов были для него «смертельной дозой», то есть напивался он мертвецки. А мне он нужен был живым — лучшей компании для моего дела просто не найти. Всю свою жизнь, чуть ли не с колыбели, он провел в цирке и знал все обо всех. Стоило спросить его о каком-нибудь цирковом деятеле, независимо от его ранга, он отвечал всегда одинаково (менялось только имя): «Юрка-то? Да пили мы с ним недавно…» Самое удивительное, что в большинстве случаев это было правдой. И то, что я застала его трезвым, несмотря на поздний час, было большой удачей.
Мы отправились к Эдуарду в номер, в котором ничего не менялось годами: все тот же джентльменский набор атрибутов пьяницы и донжуана, начиная с видавшей виды гитары и заканчивая заклееной фотографиями голых девиц стеной. Эдуард небрежно развалился на великанской в соотношении с ним кровати и лениво перебирал струны гитары, пока я тонкими ломтиками нарезала ветчину.
— А мы с Гошей вчера немного перебра-а-ли, — пропел он своим кукольным баритончиком и закурил огромную в его руках сигарету.
Эдуард был солистом лилипутского оркестра и выступал на всех аренах мира. Это позволяло ему снисходительно отзываться о Майкле Джексоне и Мике Джаггере. Первого он откровенно презирал, второго считал своим конкурентом. А Гошу Эдуард считал своим лучшим другом. Это была поистине экзотическая пара, учитывая, что Гоша был силовым акробатом и с трудом проходил в самую высокую дверь. Но характером отличался покладистым, к своему крохотному другу относился с трогательной нежностью, всячески его опекал и прощал ему все капризы.
Эдуард, как я поняла, не прочь был поболтать со мной на любую тему и уже начал развивать одну из своих любимых:
— Говорят, в Тарасове красивые женщины… — начал он со снисходительной улыбкой на лице, но я перебила его, иначе рисковала пропустить момент трезвости и вместо необходимой мне информации получить в лучшем случае набор циничных комплиментов.
