Она замолчала и закатила глаза. Даже сейчас, рассказывая мне эту историю, ее тон продолжал быть менторским, как будто я что-то могла истолковать неправильно, то есть не так, как было бы нужно ей. Знаю, что я далеко не глупа, но от этакого тона сразу начала чувствовать себя слабоумной.
— Ах, Таня, как странно, Таня! Во что же такое вляпался Михаил… Видели бы вы эти бандитские физиономии!
Она прижала ко лбу платочек, нервно вздрагивая плечами. Я почти отчаялась услышать продолжение, но она отняла от лица руки и сказала:
— Они позвонили и сказали, что им нужны какие-то камни… Я не знаю, о чем они говорят, Таня! — Это она почти выкрикнула.
— Успокойтесь, — сказала я, — вы помните, как они выглядели?
— Плохо… — покачала она головой, — типичные мальчики… Крутые, понимаете?
Я понимала. Что-то в моей логической системе было не так. Где-то я прокололась, поскольку она не предусматривала посторонних лиц, коими являлись посетители Елены.
По ее словам, они требовали от нее камни, которые должны были находиться у Михаила, и, не очень поверив, что ей ни о каких камнях ничего неведомо, пытались повлиять на нее методами отнюдь не педагогическими.
Признаться, у меня все время возникало ощущение, что Елена играет, но я сама видела ее привязанной, я вынула из ее рта кляп, а на ее руках и шее были следа от крепких мужских пальцев. Вполне возможно, сказала я себе, что человек, привыкший играть, уже не в силах снять маску и быть естественным даже в экстремальной ситуации. А так как Елена явно не была хорошей актрисой, ей была присуща откровенная наигранность, к которой она просто настолько привыкла, насколько можно привыкнуть к курению, например, или чрезмерному потреблению спиртного.
К сожалению, больше она ничего не могла сказать. Как только я решила уйти, с ней началась истерика, она всхлипывала, рыдала, говорила, что одной ей страшно, что они вернутся, потому что, несмотря на то что перерыли всю квартиру, ничего не нашли — беспорядок действительно присутствовал, — и я, вздохнув, осталась, даже помогла ей привести квартиру в нормальный вид.
Время было уже окончательно позднее, я поняла, что выберусь отсюда, возможно, лишь к утру, и мы разговорились, Елена немного успокоилась, рассказывая мне о Михаиле.
* * *
Честно говоря, мне безумно хотелось спать. Мои веки налились свинцом, я слушала ровный голос Елены, рассказывающей, каким слабым и не приспособленным к жизни был Михаил, потом выслушала историю о его сестре Маше, нанесшей ей некое оскорбление, уточнить, какое, я не могла — у меня просто не было сил шевелить языком. Последнее, что я подумала, — что мне безумно хочется домой, но эта мысль была уже лишней. Я провалилась в сон.
