«Одному человеку снилось, что он может летать. Сон о полете повторялся не каждую ночь и даже не особенно часто, но если снился — то всегда один и тот же.
Во сне он словно бы шел под горку где-то по соседству. Каждый ухоженный дом, мимо которого он проходил, окружала прелестная лужайка с разнообразными цветами и кустарником. Мостовую с обеих сторон окаймляли величавые старые деревья.
Идя по тротуару, он повелевал себе подняться и скользил в нескольких дюймах над землей. Некоторое время он парил таким же манером, продолжая сосредотачиваться. Потом, ощутив, что накопил достаточно мысленной энергии, он заставлял себя подниматься выше и выше, пока наконец не оказывался вровень с огромными ветвями могучих деревьев, окаймлявших улицу. И тут, поняв, что сможет продолжить свое воздушное путешествие — и обязательно это сделает, — он всегда предпочитал отдохнуть и собраться с силами среди ветвей громадных деревьев. Именно здесь сон всегда заканчивался — когда человек мирно отдыхал высоко над землей в объятиях этих ветвей.
Через некоторое время человек тяжело заболел. У него слабели руки, немело тело. Лечение проходило так тяжело, что однажды лечащий врач спросил человека, не сердится ли он. Человек не сердился. И не горевал. Он чувствовал нечто такое, что было сродни замешательству. Человек печалился, что его разум не в силах объять некий вселенский замысел, столь грандиозный, что вбирает в себя всю мировую скорбь.
Болезнь обещала человеку нерадостные времена, причем довольно скоро.
Между тем он ходил на лечение всегда по одной и той же улице.
Места там были воистину прелестные. На обширных ухоженных лужайках перед кирпичными домами росли самые разные цветы, окаймленные кустарником. Зелень была сочная, полная жизни.
Во время таких прогулок его очаровывали восхитительные песни птиц, порхавших с ветки на ветку среди изумительных деревьев, окаймлявших обе стороны улицы. Как прекрасны голубые сойки и алые овсянки! Так изящны в полете. Так счастливы в движении. Такие пронзительно живые в дуновениях ветерка. Листья деревьев так зелены, а солнце так ярко. Воздух так ясен. Так глубока синь небес. Облака так чисты в своей белизне…
Разумом человек понимал, что это всего лишь онемение, медленно окутывающее его стопы, создает впечатление, что он не касается тротуара. Но сердцем он грезил, будто скользит, скользит, скользит по улице, готовый воспарить…»
Я слушала лившийся в уши добрый, чуть грустноватый голос так, как никогда не слушала никого в жизни. И потому, когда он, этот необыкновенный голос, умолк, я тут же вернулась из своего полета в теплый дом Чена Чжу.
