И вдруг меня осенило:
— Закатайте рукава, Григорий Львович, и покажите мне ваши вены, — тихо сказала я, глядя ему прямо в глаза.
Никуленко замер. Его рука медленно поползла во внутренний карман плаща.
Оружие?
Я тотчас подняла револьвер, так чтобы его дуло находилось вровень с глазами Никуленко.
Он усмехнулся:
— Это не то, что вы думаете. Я же вам говорил, что я не преступник. А вот и ответ на ваш вопрос.
И Григорий Львович, нимало не заботясь о смотрящем на него дуле револьвера, достал из кармана обыкновенный продолговатый школьный пенал из кожзаменителя. Не торопясь, открыл его — вместо ручек и карандашей там были аккуратно уложены шприцы и ампулы. Потом посмотрел на меня и решительно засучил рукава — вены на сгибах локтей были сильно исколоты, на правой руке в этом месте даже образовался большой синяк.
Что и следовало доказать.
У присутствующих реакция на увиденное была неоднозначной: Карась отнесся к этому совершенно равнодушно, может быть, он даже и знал — с какой стати Никуленко стал бы от него это скрывать? Я в общем-то нечто подобное предполагала — уж очень странным казалось мне поведения главы киевских художников. Даже удивительно, как я раньше не догадалась.
А вот Стасик… Можно было подумать, что Стас потерял веру во все человечество.
— Ничего себе, — выдавил он из себя и надолго замолчал.
Никуленко так и сидел с обнаженными до локтей руками. Он словно не замечал никого из находящихся на кухне, кроме меня, и со мной одною разговаривал.
— Вот таким образом, — сказал он потухшим голосом, — вы я вижу, не особо удивлены? Подозревали?
Я без слов кивнула — мне не хотелось его прерывать.
— Тогда в поезде, помните? — продолжал он. — Я выдал вам Чумака. Это были… угрызения совести, вам так, вероятно, более доступно…
Вот как?
— Вы лучше скажите, уважаемый Григорий Львович, почему вы пытались убить меня возле шоссе?
— А что не понятно? — усмехнулся он невесело. — Поэтому самому и пытался…
Действительно, что это я?
— А Нубина?
Никуленко помедлил, пожал плечами и неохотно произнес:
— Куда мне было деваться, он сразу почти обо всем узнал. Я и испугался.
— Ну дальше мне все ясно, — взяла наконец я слово, — вы попали в немилость к своему боссу…
— Он мне не босс, — угрюмо прервал меня Никуленко.
— Не важно, — продолжила я. — Итак, вы попали в немилость к… своему боссу, он пытался вас убить. Так ведь? Вам как-то удалось бежать, и теперь вы скрываетесь и от милиции, и от бандитов. Незавидное положеньице.
