Есть же жены, которые всю жизнь нянчатся вот с такими оболтусами! Не хочу ничего плохого сказать про Гришку, может, он жил под прессингом безысходности, страдая от социальной невостребованности. Ведь, насколько мне было известно, слесарем он работал не по зову души.
Окончив десятилетку, он поступил на архитектурный факультет, грезя идеями Гауди, Корбюзье, Райта, но, столкнувшись с консерватизмом и косностью взглядов своих преподавателей, бросил учебу после третьего курса. Вернее, не бросил, а был исключен, формально — за неуспеваемость, а фактически — за бунтарский дух и смелость взглядов.
Гришка не был ни лентяем, ни снобом, работая где придется, не брезгуя тяжелым физическим трудом, но нигде дольше шести месяцев не задерживался. Теперь он слесарничал и… пил горькую.
Когда я вернулась из ванной, Гриша сладко похрапывал, дергая во сне руками. Его давно не стриженные темно-русые волосы беспорядочными прядями упали на лицо, рот был приоткрыт, щеточка усов от ритмичного дыхания подпрыгивала вместе с верхней губой. «Завтра приведем тебя в порядок», — подумала я, отправляясь на кухню.
Перекусив чем бог послал, я нашла в телефонном справочнике номер Грушина и набрала его. Шел девятый час, и я надеялась, что его жена, а теперь вдова, будет дома, и не ошиблась.
— Добрый вечер, — сказала я, — могу я услышать Антонину Игоревну?
— Это я, — ответил мне глубокий женский голос со слабой хрипотцой.
Я представилась и, в двух словах объяснив ей ситуацию, попросила встретиться со мной завтра.
— Это так уж необходимо? — устало произнесла она.
— Это действительно важно, — убежденно сказала я, — так я могу подъехать?
— До обеда я завтра дома.
— Благодарю вас.
Я нажала на кнопку «отбой», сложила посуду в раковину и снова нацепила «харлейку». За Гришу я была спокойна, по моим прогнозам, он не поднимется раньше шести.
Небо было по-прежнему ясным, на нем серебрились редкие звезды, стоял легкий морозец, под ногами поскрипывал снег. Говоркова жила в пяти минутах ходьбы от меня.
Я шла плохо освещенными пустыми дворами, скользя на припорошенных снегом ледяных скатах. В подъезде было темно и тихо, как в заброшенной шахте, от мусоропровода воняло тухлятиной. Лифт не работал. Пришлось переться пешком на восьмой этаж.
— Кто там? — раздался из-за двери Лидкин голос.
— Почтальон Печкин, принес заметку про вашего мальчика, — не слишком удачно, учитывая ситуацию, схохмила я.
— Иванова? Ты, что ль? — Она открыла дверь и замерла на пороге.
