В больнице «Журден» | страница 7



Это случилось летом, начинались студенческие каникулы. Я приехал к профессору Бади ознакомить его со своей дипломной работой. Работа профессору, видимо, понравилась, и я, удовлетворенный, побродив по берегу Роны, вернулся в пансион. «Если работу примут, - подумал я, - будет превосходно». Мне казалось, что теперь у меня все пойдет на лад.

По этому случаю я немного выпил, мне было радостно и весело. Я уже представлял себе, как вернусь в Японию и стану работать.

В это время я услышал стук костылей. Опять этот инвалид! Он уже ковылял ко мне через улицу. Когда он подошел, я вдруг вытащил из кармана сто франков и протянул ему:

- Выпей, папаша.

Но он грустно улыбнулся и покачал головой.

- Вы японец?

- Да.

Инвалид глубоко вздохнул. Одна штанина его поношенных брюк свободно болталась...

- Вы потеряли ногу? - попытался я выразить сочувствие. - Несчастный случай?

- Нет! В Индокитае, в концлагере, меня пытал японский солдат.

Когда он на слове «пытал» сделал ударение, я ничего особенного еще не почувствовал, я только смутился и отвел глаза.

- Что ж делать, виновата война, - как бы извиняясь, проговорил я. - Не все японцы такие. А сейчас наступил мир... Давайте не будем вспоминать об этом, папаша.

- Наступил мир, говоришь. Но... - инвалид опять печально улыбнулся. Однако в его взгляде не было ни обиды, ни гнева. Больше того, казалось, этот взгляд наполнен жалостью ко мне. - Но замученные в пытках не оживут. И ногу вот не вернешь!

- Чего же ты от меня хочешь?

Я почти крикнул. Я не мог больше выносить этого наполненного сочувствием взгляда.

- Я ничего от тебя не хочу. Говорю только, что замученные под пытками не оживут.

С этими словами инвалид повернулся и заковылял по мостовой. На улице было очень душно. Мимо прошло несколько рабочих. «Ненормальный... - пробормотал я. - Что ему от меня надо? Не я же сделал его калекой!»

Но я уже не мог забыть ни его печальной улыбки, ни сочувственного взгляда. Его глаза все время стояли передо мной, то всплывая крупным планом, то отдаляясь. С этого дня моему благодушному настроению пришел конец. И профессор Бади, и мое будущее, и возвращение на родину - все отодвинулось куда-то далеко за эти глаза. Я перестал посещать университет и целыми днями валялся в мансарде. Мои отношения с Сугано перешли в неприязнь.

У меня, разумеется, не было никакой надежды, что, приехав в Париж, я избавлюсь от преследующего меня взгляда...

«Ничего особенного... - пытался я убедить себя, ощущая на лбу холод оконного стекла. - Сугано же чувствует себя прекрасно. Право, не стоит об этом думать...»