И ВЕТОЧКУ
Я с детства мягкие рубашки уважаю
Приятны телу и теплы, как апельсин…
К.Уо.
— Не уберег, не уберег, — кричал он, — Поберегись, поберегись, — кричал, — Да кто-ж там, кто еще? — Кому там мало, так мало, что один я, как будто бы какой нарвал?
А в окна веточки опавшие печальны.
Так просто по ветру печальны — вот и всё.
Летят в окошки, голосами восьмиклассниц кричат, что умирают, мол…Да где там…
А завтра в школе мальчик, — однокашник, отдаст последний комсомольским им салют, — вчера еще он пионером был, а сёдня уж веточки сажает, как большой. Ему неловко веточку сухую держать осемененною рукой. Глаза он прячет в пазуху малую, да выползают глазы из-под брюк. Глядят, как будто в женской раздевалке увидели припухлости каки. (Само собой понятно — есть секреты, которые нуждаются в скорейшем уничижении путем оласки оных ближайшей статуе иль ямке небольшой.)
Слезинки оросят слепую землю. (Да, кстати (иль не кстати), но сказать, что вроде как и не земля-то вовсе. (А все ж земля с сухих газетных корок, что по весне бывают).
Ну так вот, слепую землю оросив, слезинки не воспитают жизненные силы и никогда тем веточкам-подросткам не зеленеть…
1989
РАССКАЗ
I
Приехал однажды Ершов со стройки и рассказал о шагающих экскаваторах Пришвину. Но чудеса сии, к огорчению оного, не тронули душу второго, и они перешли на разговор о стихах первого.
— Ваши стихи мне нравятся, — сказал второй, — но мне хочется чтобы вы были свободны, как поэт.
— Как же вы представляете себе свободу поэта? — спросил первый.
Второй же так ответил на вопрос о свободе поэта:
— Пусть лежит перед нашими взорами
Целина, несвободный поэт.
Вот поэт, скудный всякими влями
Разбирает где целина а где нет.
А свободный поэт, аки птица,
Устремит свой восторженный взор
На дрофу — улетающу жрицу
Коя новый питает простор.
Поелику гнездованны чреслы земны
Абсолютно свободный пиит пишет
Именно о сих выдающихся в небе птицах. А читатель уж дело его разумеет в порядке предмета и глядит в упор, понимая мастерство пиита и его великого труда!
— Я тоже так понимаю свободу пиита, — ответил Ершов, — ведь тут как? Главное ведь — поведение. Без особого поведения и пиит не пиит. В смысле отношения к таланту. Без этого, дорогой друг, не может быть свободного поэта, тут уж как ни крути, ни закручивай, тут уж как ни верти, ни заверчивай, тут уж как ни бросай, ни подбрасывай, дорогой ты мой стул-человек. Вот к примеру, приехал тут недавно один мой знакомый поэт Конякин со стройки и рассказал о чудесах навроде шагающих экскаваторов. Я хоть и не видал их никогда, а не тронули они мою душу, к сожалению, конешно, моему (хоть и не таю греха, а к вящему). Ну и чтобы, значит, не обидеть Конякина я к его стихам перешёл.
