Убийца прикрыл глаза, вспоминая события войны. Их было много, хороших и не очень, плохих, обычных. Они стерлись в памяти и перекрылись одним-единственным, которое засело в мозгу, как осколок, навечно, обросло мясом и не вынуть его уже, не выкорчевать. Пришел приказ: взять одну деревушку. У них это называлось по-другому, но мы называли их деревушками, а может, и как иначе, убийца не особо помнил.
И вот нас направили туда.
То, как брали деревню, — отдельный разговор. Приказ есть приказ, обсуждать не принято. Взяли ее быстро, особого сопротивления не было. Деревушка не богатая, но и не бедная. В общем, середина наполовину. Мы, гордые и красивые, решали, что делать с пленными, когда взорвался первый снаряд. Война войной, все моментально заняли оборону. Но как потом выяснилось, били наши. То ли «артподготовка», то ли «на хрен сидеть сложа руки» — в данном вопросе ясности не было.
Снаряды рвались кучно, аккурат там, где были свои. У лежавшего рядом с ним парня — пару дней назад он хвастался фотографиями невесты — разорвался снаряд, очень близко. Собрать ничего не удалось, гроб потом, чтобы не посылать пустым, пошел с «травкой».
Но тогда это не волновало. В стороны летели руки, ноги, трещали головы. А когда разошелся дым, он увидел, как с убитого свой же солдат снимал часы. Уцелевшие часы. Тогда не было ярости, было лишь недоумение.
Пристрелил мародера не он. Пристрелил его Дмитрий Сиренев, тот самый Димка, что затем вытащил его, раненого, оттуда, тот самый, что избил своего командира, и тот самый, что получил от него, убийцы, пулю в затылок.
Думайте, умники, думайте — решил убийца и укутался плотнее…
Стало светать. Я замерзла настолько, что стучали зубы, но идти в машину не хотелось. И не только потому, что очень гордая. Слишком неудобно сейчас в машине, тесно.
Рассвет был очень тихим. Но мы, опытные моряки и частные детективы, точно знаем, чем может смениться затишье перед бурей. Слишком хорошо знаем. И поэтому я предпочитала оставаться под деревом. Мало ли…
На траве появилась роса. Подул легкий ветерок, такой легкий, что не мог потрепать и листву деревьев. Но меня пронизал насквозь, словно одежды на мне совсем не было.
Я не видела, есть ли кто в машине Вадика. Стекло было то ли запотевшее, то ли от росы мокрое. Сотовый хранил молчание. Ни Болотников, ни Леха с крыш не высовывались, у Похотько свет не зажигался.
На секунду мне показалось, что все уже мертвы, но тут из машины вылез Авдоев.
