— Ну так посмотрите в обеих, — подсказала я выход из положения.
Тетя Мила виновато взглянула на меня — как ребенок, тайком съевший единственную конфету, остававшуюся в огромной коробке.
— Боюсь, что одну из них я отдала соседке, — тихо проронила тетя. — Та заходила после шестого, помнится, звонка как раз за книжечкой про глину.
— Тогда посмотрите в Агате Кристи, — посоветовала я. — Эта-то книга дома?
— О да! — успокоила меня тетушка и, открыв толстый фолиант, пролистала страницы. — Но в ней ничего нет. Выходит, что телефон был записан в той, другой книжечке, которую я отдала соседке.
— Но к соседке можно сходить, — проговорила я после короткой паузы.
— Можно, — радостно согласилась со мной Мила, — но она только что уехала на Мальдивы. Просила чего-нибудь в самолет почитать. Ну я и дала ей книжечку про глину. Пусть просвещается.
— Пусть, — мрачно согласилась я и стала перечислять имена и фамилии людей, которые могли бы мне звонить сегодня в связи с делом Довженко — все остальные звонки меня просто не интересовали.
Тетушка бесстрастно прослушала весь список и оживилась лишь на последней фамилии. Это была Вера Ефимовна Довженко, вдова моего бывшего клиента.
Я кинулась к телефону и набрала ее номер. Ответили не сразу.
— Алло? — раздался в трубке осторожный голос. — Кто говорит?
— Это Женя Охотникова, я только что вошла. Вы мне звонили?
Послышался прерывистый вздох, потом молчание, а потом я услышала следующее:
— Я знаю, где кассета…
— Стоп! — закричала я в трубку. — Больше ни слова! Я могу к вам подъехать?
* * *
Говорят, что телефонам нельзя доверять. Наверное, правы те, кто так говорит. Я во всяком случае была с ними полностью согласна.
Если тебе есть что скрывать — не говори этого по телефону. Вообще не говори никому. Да и сам постарайся забыть.
Если же сказать все-таки нужно — делай это с глазу на глаз.
Я ехала к Вере Ефимовне на пойманной у своего дома «Волге» и молила Бога, чтобы с вдовой ничего не случилось за это время.
Пять минут — и я возле ее подъезда. Взбежать по лестнице, надавить на звонок.
Всё, теперь можно расслабиться. Это ее шаги. Ее и только ее, рядом с Верой никто не шаркает, и, значит, когда она откроет дверь, я не увижу рядом с ней человека со стволом в руке.
— Вы одна? — спросила Вера Ефимовна из-за двери. — С вами никого нет?
— Я одна, — ответила я, — а вы? Неизвестно, кто из нас больше рискует.
Довженко открыла дверь и впустила меня в дом. Вера Ефимовна была одета так, словно собиралась прогуляться в городском саду.
