Вместе с сумраком сентябрьского вечера из всех щелей, как тараканы, повылазили бомжи и вокзальные проститутки. Они приставали к прохожим, искали, чего бы стырить. Запах стоял ужасный, толчея была невообразимая.
Всех снующих здесь людей объединяло одинаково равнодушно-отстраненное выражение на серых лицах. В отражениях витрин и стеклянных дверей ларьков с шаурмой я старалась разглядеть возможную слежку; но прохожие смотрели прямо сквозь меня, как будто значила сама по себе я не больше, чем пустая сигаретная пачка, которую гонял по перрону ветер. Кто-то особенно торопливый пребольно толкнул в спину и выругался. А кто-то вся время дергал за рукав и гнусавым, испитым голосом просил милостыни…
Нет, похоже, что и в этот раз за мной никто не следит.
Я вошла внутрь здания, прошла по направлению к автоматической камере хранения и скучающей походкой приблизилась к выставленным вдоль стен металлическим ящикам. Ячейка № 312, очень хорошо. Я набрала указанный в записке код, дверца выдала легкий щелчок и открылась.
Сияя радужными узорами подарочной упаковки, внутри стояла большая картонная коробка. Поверх цветной фольги ее перевязали широкой атласной лентой, концы которой были собраны в пышный желто-розовый бант. Ни дать ни взять — подарок на день рождения, оформленный старательно и с любовью. Лишь бы только в нем не оказалось бомбы, иначе все эти ленточки-банты через минуту взметнутся к потолку вместе с моими кишками!
Спокойно, Склифосовский! Бомба не взорвется, пока я не захочу вскрыть коробку, сказала я себе. А делать это здесь, у камеры хранения, я, конечно, не собиралась. Чуть тронула «посылочку» за уголки; коробка поддалась с легкостью. Значит, не тяжелая. Теперь уже смело можно вынимать из ячейки.
Вынула. Действительно легкая, хотя и объемная коробка, внутри что-то шуршит и как будто перекатывается. Нет, взрывным устройством это оказаться не может.
Чувствуя во всем теле необыкновенную легкость, с коробкой под мышкой я направилась обратно к машине.
Но не успела я выйти из здания и пройти половину дороги, как ко мне подскочила долговязая, до самых глаз укутанная в цветастый платок, цыганка. Не обращая внимания на опасливо обходивших ее прохожих, она высунула из-под своего тряпья грязную руку с обломанными ногтями, уцепила меня за рукав и загудела гнусавым голосом, как в плохом спектакле «Живой труп»:
— Милая моя, красавица яхонтовая, не откажи в просьбе, не сочти за труд, помоги в несчастье…
