Петров снова зажмурился.
— Скажи мне, — осторожно начала я, — за последние дни ты совершил что-нибудь… противозаконное? Например, что ты делал накануне того самого вечера, после которого ты оказался сначала в милиции, а потом в психушке?
Петров открыл глаза и немедленно завел их к потолку.
— Тогда… — протянул он. — Ну, я плохо помню, что было… А! Вот — шеф послал меня с пацанами должок вытрясти с одного козла… Ну, как обычно все было — по морде пару раз, стволом в ухо потыкали… По почкам постучали…
— Отлично, — сказала я, — нанесение тяжких телесных повреждений… Угроза убийства. Деньги-то забрали у того коз… человека?
— А как же!
— Ограбление, значит. Неплохо. Тебя уже можно упечь. Продолжай в том же духе.
Петров на мгновение просиял, даже что-то вроде улыбки появилось на его лице.
Он заговорил быстрее:
— А вечером еще в баре разборка была с братвой из Самары. Они с наших пацанов, которые на трассе между Самарой и нашим городом работают, хотели бабки снять. Типа — за территорию. Ну, постреляли там… — Петров возбужденно шмыгнул носом, — постреляли и разбежались, пока мусора не подъехали. Я одного самарского урода, кажись, зацепил…
— Насмерть? — поинтересовалась я.
— Не… Говорю же — зацепил… — тут что-то мелькнуло в глазах у Петрова и он быстро поправился: — Да, насмерть. Убил я его… Прямо в сердце целился и выстрелил. Наповал.
— Убийство… — протянула я. — Умышленное. Хорошо, совсем хорошо.
Петров уже тяжело дышал. Он даже перестал оглядываться на пустую стену. Надежда на перевод в следственный изолятор из палаты психиатрической больницы так ободрила Петрова, что его речь почти утратила бессвязность душевнобольного, слова лились из него свободной скороговоркой. Кажется, он начал уже кое-что сочинять, приукрашивая свои подвиги, поэтому я решила время от времени прерывать Никиту, не давая его больному воображению развиваться до степени чрезмерной.
— На тот день вроде все, — закончил Петров, — про следующий день рассказывать?
— Конечно, рассказывай, — кивнула я, — хотя и того, что ты наговорил, вполне достаточно для того, чтобы взять тебя под стражу.
Петров радостно рассмеялся, из его носа опять потекла кровь. Он заговорил снова — еще быстрее. От напряжения у него начала дергаться голова — я не могла поэтому вытереть как следует ему кровь, только размазала ее по всему лицу.
— На следующий день шеф позвонил мне и приказал попасти одного урода, который к жене его пристает, — продолжал Петров, — ну, я взял пацанов двоих, и мы болтались у подъезда шефа. Весь день проболтались — ни хрена ничего подозрительного нет. Вечером уже я с мобилы позвонил шефу — типа замерзли и устали, домой хотим… А он нам говорит — ночью стойте, ждите… Ну, мы остались, а куда деваться-то? — Петров дернул стянутыми за спиной руками, словно пытаясь всплеснуть ими, чтобы показать мне, насколько тяжела жизнь у рядового бандита. — Стоим ночью, тут какой-то фуфел зашел в подъезд, — говорил Петров, — мы за окнами смотрим — ни одно не загорелось, — ага, или поссать зашел в подъезд, или… Короче, не живет он там — это точно, а в три часа ночи в гости не ходят… Потом он выходит — через полчаса, наверное… Мы к нему… А он…
