— Всю жизнь я безобразно опаздывал в личной жизни, — сказал он мне в одну из тех редких минут, когда общался со мной не как шеф с подчиненной, а скорее как отец с дочерью. — А теперь уже поздно наверстывать. Это все равно что оборвать ниточку и упустить бумажного змея, а потом пытаться поймать его руками прямо с земли.
— Андрей Леонидович, но ведь вы еще молодой и очень даже представительный мужчина… — запротестовала я.
Гром пригладил седые виски, нахмурился и только потом отрывисто ответил:
— Нет, Юля. Это уже не то. Теперь моя жизнь — работа, и только она.
Сейчас, лежа на спине и глядя в потолок, я впервые с такой безжалостной обнаженностью и ясностью осознала, что могу повторить судьбу моего босса. Нет, не то чтобы вокруг меня не было достойных мужчин. Они были, и более чем достаточно. И я сделана не из стали, а такая же живая, из плоти и крови, как любая русская женщина. Случались и хорошие знакомства, и мимолетные влюбленности, и романы, ничуть, впрочем, не помешавшие мне работать.
Но все это — как-то понарошку.
Чтобы возникло что-то серьезное — нужно обоюдное доверие. А какое может быть доверие, если с самого начала из-за рода моей деятельности придется постоянно изворачиваться и лгать, потому что ни в коем случае и никому не имею я права открывать своего истинного лица. Разве что только выйти замуж за своего коллегу… Но тогда работа подменит семью, а семья станет жалким придатком работы.
Я действительно часто чувствовала себя одинокой. Пример того же хрестоматийного Штирлица, казавшийся мне глупым, надуманным и неуместным, тем не менее был очень нагляден: четверть века провел он без семьи и без родных людей в чужой, враждебной, жестокой стране. Я же жила в своей стране, но те, с кем мне приходилось контактировать по роду занятий, были ничем не лучше германских нелюдей из СС: отморозки, изменники родины, продажные политики и финансисты, делающие свой бизнес на костях, слезах и крови. Мне приходилось вживаться в их среду, уподобляться, мимикрировать, выполняя очередное задание Грома. И мне начало казаться, что фрагменты чужой, сыгранной сущности намертво пристали ко мне, срослись со мной и теперь…
Впрочем, глупости все это! Начала сентиментальными раздумьями о своей горькой бабьей доле, а закончила совсем уж за упокой. Не-е-ет! Это провокаторша-бессонница делает меня безвольной и слабой и заставляет мазохистски углубляться в напластования собственных полубессознательных сомнений и страхов. К черту!
