Весело насвистывая, прошел он до самого конца улицы, затем свернул на поперечную улицу и дошел вдоль живой изгороди, окружавшей лужайку, до белой калитки. Там он ненадолго остановился, глядя на большую белую виллу, почти скрытую за купой высоких вязов и целым морем цветущих яблонь.
Наклонившись, он погладил Глупыша:
- Понимаешь, Глупыш, здесь живет восьмое чудо света, здесь живет Йоаким.
Глупыш ничуть не заинтересовался. Остановись хозяин перед калиткой Дальманов и скажи: «Здесь живет восьмое чудо света, здесь живет Тессан», в словах его еще был бы какой-то смысл… но Йоаким! Глупыш дергал цепочку, желая идти дальше.
- Нет, Глупыш, - сказал Расмус, - нам пора домой, иначе я опоздаю в зубрильню.
Весь обратный путь они проделали бегом, и оба порядком запыхались, когда ворвались на кухню.
Крапинка сидела за кухонным столом, перед ней стояла чашка чая.
- Привет! - поздоровался Расмус.
Но услышал в ответ лишь что-то невнятное. И тотчас принялся готовить себе завтрак. Он намешал какао, поджарил хлеб, он насвистывал и болтал с Глупышом, так что очень нескоро до него дошло: с Крапинкой творится что-то неладное. Папа всегда говорил, что Крапинка встает с песней на устах, но сегодня ничего похожего не было. Она сидела подперев голову, низко наклонившись над чашкой с чаем, и, похоже, плакала.
- Что с тобой, у тебя болит твоя «книжка»? - участливо спросил Расмус.
- Оставь меня в покое, - сказала Крапинка и, смолкнув, вздохнула.
Расмус встревожился:
- Что с тобой, чего ты вздыхаешь?
Крапинка подняла глаза, в них стояли слезы.
- Не можешь потише? Пей свое какао и, будь добр, помолчи.
Расмус послушался. Он тихо уселся к столу и стал есть. Но украдкой он поглядывал на свою горюющую сестру, и в нем росла тревога. Он не выносил, если кто-то в семье печален: все должны веселиться, никого не должны одолевать неприятности, о которых он бы не знал. Бывало, он яростно набрасывался на Крапинку; она была такая же вспыльчивая, как и он сам, и у них бывали жутко бурные столкновения, но он любил ее гораздо больше, чем когда-либо это показывал. И ему невыносимо было смотреть, как она сидит над чашкой с чаем с таким видом, будто все беды мира проносятся над ней. В конце концов он осторожно положил ладонь на ее руку и тихо сказал:
- Крапинка, ты не можешь рассказать, что с тобой? Я так беспокоюсь, когда не знаю, чем ты огорчена!
Крапинка взглянула на него полными слез глазами. Она похлопала его по щеке, и он позволил ей это без малейшего сопротивления.
