— Тогда бывайте, — хлопнул дружан по его ладони.
— Пока… Спасибо, мужики!..
— Не стоит. Зови, если чё — поможем.
Две легковушки, основательно просевшие под весом накаченных молодцов, неторопливо поехали в сторону города.
— Ну, как ты, Ваня? — послышался Юлькин голос.
— Нормально, — отозвался тот и негромко уточнил: — Лицо мое, небось, на баклажан похоже?
— Нет, не похоже. Хорошее лицо. Немножко глазик пострадал, но это ничего
— пройдет. Ты вставай, Вань. Нельзя долго лежать на холодной земле.
Она помогла ему встать, подвела к машине; потом вернулась за следующим. Но парни уж и сами, кряхтя и охая, поднимались.
Скоро все шестеро, прижавшись друг к другу в тесном салоне «восьмерки», возвращались в Солнечный. Единственная девушка сидела на коленях у парней. Какое-то время в машине стояла гробовая тишина.
Затем Палермо мрачным голосом сообщил:
— Я знаю, почему гоблины Хлебопёка разбежались.
Никто не спросил почему, но все обратили к нему взгляды…
— Это Юлька диким визгом их напугала. У меня так до сих пор одно ухо заложено.
Первой тихо прыснула Майская. За ней хохотнул Валерон. Третьим завибрировал фирменным смешком широколицый крепыш Клава. Из угла салона раздался судорожный ик раненного Ганджубаса. Улыбнулся, глянув в зеркало, владелец «восьмерки». И, наконец, последним громогласно заржал Бритый.
Три оставшиеся минуты недолгой поездки они все от души смеялись…
Поздним вечером «штаб-квартира» походила на лазарет. Сначала Юлька работала снабженцем — сгоняла домой, забежала к подруге, добыв марганцовку, йод, перевязочный материал. Затем превратилась в медицинскую сестру, заботливо обработав и перевязав раны каждого. А в довершении сходила за пивом и соорудила подобие ужина.
Музыку никто не включал — настроение у всех было изрядно подавленным. Странно, вроде бы одержали победу в первом столь грандиозном по масштабам побоище, а муторность с беспокойством не оставляли их души…
Когда вкус пива стал противен, а тишина окончательно доконала, Палермо подошел к пыльному магнитофону и, вогнав в него кассету с надписью «Кино», нажал клавишу «воспроизведение». Из двух динамиков донеслись вступительные аккорды «Кукушки». Никто не возразил, никто не попросил Белозерова сделать потише — все замерли, внимая любимому певцу, повторяя про себя давно выученные куплеты…
— А давайте дадим клятву, — вдруг предложила Майская тихим проникновенным голосом.
Ее не спросили, о какой клятве идет речь — верно и сами догадались. Но она уточнила:
