Слишком большим был соблазн поучиться у пятидесятилетнего советника юстиции первого класса. Без малого тридцать годков прокорпел тот на поприще борьбы с разбойным людом, дела вел неспешно, благодаря не дюжему таланту «висяков» не имел и, сохранись былые соцсоревнования — прочно занимал бы первое место с цифирей «100 %» в графе «Раскрываемость». В рекордных карьерных прыжках Севидов не отличался; о политике судить не брался; в межведомственных дрязгах участия не принимал; прокурорских разногласий с МВД никогда не разделял. «Я «следак», там такие же «следаки» лямку тянут. Или разных мастей бандюганов ловим? — частенько говаривал он, — так чего ж нам коситься друг на друга!? Наоборот — неплохо бы помогать, да при любом удобном случае в союзе работать…»
И помогал. И работал. За что в глазах и тамошней публики неимоверно вырос. Посему состоять при таком спеце, хоть и на рассылках, Волчков зазорным не считал, распоряжения выполнял проворно и ловил каждую фразу несловоохотливого наставника.
На этот раз — вечером девятнадцатого октября, убитый паренек-шапочник, как называли оперативники и сыскари пронырливых наглецов, промышлявших по меховым изделиям зевавших и много думавших на ходу граждан, выглядел словно живой. Точнее — спящий. Одна единственная милицейская пуля угодила точнехонько в сердце, мгновенно оборвав короткую, незадавшуюся жизнь воришки-ловкача. Теперь тот лежал на спине, раскидав, будто во сне руки и никаких следов отнюдь недобровольной смерти заметно не было. Одним словом, вид убиенного вряд ли мог дурно повлиять на неокрепшую психику очкастого, но очень даже смазливого выпускника академии права. Потому пожилой юрист, к неописуемой радости не в меру энергичного подопечного, без раздумий допустил его к осмотру…
— Да… Видать, наповал, — деловито рассудил чернобровый Лешка, со знанием теоретического дела.
— Эх, совсем ведь пацан еще — жить бы да жить… — вздохнул Анатолий Михайлович.
— Сам свой рисковый путь выбирал, — выпрямляясь и оглядываясь по сторонам, шмыгнул носом стажер, — сам и виноват.
Севидов задержался возле трупа, медленно накрыл лицо юноши уголком простыни и, отойдя в сторонку, закурил. Неугомонный же коллега, найдя взглядом потерпевшую — бледную девушку лет двадцати, одиноко топтавшуюся возле машины скорой помощи, приблизился и осторожно поинтересовался:
— Вы можете говорить?
Плечи той непроизвольно дернулись — раздался судорожный всхлип. Она перестала теребить, возвращенную неожиданным образом собственность — модный меховой берет, вытерла платком щеки, но все же утвердительно кивнула.
