Девушке случалось беседовать с Хассельштейном и раньше, но никогда наедине. В основном она видела его издалека, в то время, как он направлялся куда-нибудь по делам Храма или Императора. Обычно это происходило, когда он садился в карету или выбирался из нее, придерживая дорогие одеяния. Розана знала, что, по мнению ликтора, хранитель имперской казны Морнан Тибальт был его смертельным врагом, поэтому он постоянно плел и расплетал интриги, дабы завоевать благорасположение Императора. Хассельштейн проводил больше времени во дворце, чем в храме, красноречиво доказывая, что культу необходимо держаться в центре политической жизни. У Сигмара был молот, но ликтор предпочитал вести борьбу при помощи пера и бухгалтерских книг.
Розана подняла голову.
Ликтор лежал на кушетке, сняв башмаки. На нем было священническое облачение, однако оно застегивалось на манер пальто. Из-под него виднелся роскошный наряд придворного. Хассельштейн неважно выглядел. Его кабинет был большим, но казался несколько захламленным. На стене висел невыразительный портрет Императора, придавая помещению официальный вид. Перед высокими, узкими окнами стояла старинная ширма в ниппонском стиле, которую украшали изображения Сигмара, размахивающего молотом. Комнату освещал единственный канделябр. У Розаны сложилось впечатление, что ликтор погасил большую часть ламп, чтобы свет не резал ему глаза. На столе жреца лежали книги и груды бумаг, а на специальной подушечке были выставлены печати, рассортированные по размеру и назначению. Хассельштейн устремил взор на девушку и сел.
- Опулс,- резко бросил он,- оставайся там, где стоишь.
Розана застыла, как рыцарский караул за дверью.
- У тебя за спиной стул, - сказал ликтор. - Возьми его и садись.
Розана послушно села, скромно прикрыв ноги платьем. Стул был низким, и она почувствовала себя ребенком.
- Так-то лучше, - буркнул жрец, успокоено вздохнув.
Если Рухаак избегал прикасаться к провидице, то Микаэль Хассельштейн панически ее боялся. Розана подумала, что, будучи исповедником Императора, Хассельштейн знал много такого, о чем даже под пыткой не осмелился бы поведать никому, кроме своего бога.
- Опулс, - повторил жрец. - Розана, не так ли?
- Да, ликтор.
Хассельштейн встал и, как был, в чулках, начал ходить взад и вперед по комнате. Он двигался по полукругу, в центре которого находилась девушка. Даже не прикасаясь к жрецу, Розана почувствовала, что его обуревает множество забот. Тревожные мысли потрескивали и разлетались, словно искры. Рухаак был прав: ликтору предстояло многое обдумать.
