Дней десять назад Вовочка, как называли этого пацана все боевики, подошёл к боссу и сказал, что его родной дедушка хочет с ним, Профессором, переговорить о чем-то очень важном. И самым что ни на есть приватным образом. О чем точно – Вовочка не знает и даже не догадывается.
Не в привычках авторитета было отказывать своим ребяткам в таких пустяках. И уже на следующий день к нему в офис заявился божий одуванчик – лет эдак под восемьдесят.
Дедуля представлял разительный контраст с внучком, будучи на полторы головы ниже его и раза в два с половиной легче. Игра природы, однако, подивился тогда Профессор. Но, как вскоре выяснилось, в интеллектуальном плане наблюдалась обратная картина.
Савва Родионович оказался искусствоведом, специалистом по ювелирным изделиям. А как бывший студент, правда недоучившийся, авторитет любил иногда побеседовать с интеллигентными людьми.
– Вы – личность в нашем городе известная, – без тени трепета начал дед Вовочки. – К тому же мой внук работает на вашу фирму, поэтому я решил обратиться именно к вам.
Профессор был хорошо осведомлён о своей репутации в Питере – его считали крупным криминальным лидером, и это было действительно так, – потому он никак не откликнулся на заявление посетителя, лёгким кивком предлагая ему продолжать.
– Я живу в пятикомнатной коммунальной квартире в доме дореволюционной постройки. Бывшая столичная резиденция богатого дворянского рода. В нашей квартире проживает ещё три человека – все они бессемейные женщины. С одной из них, Алиной Серафимовной Доркиной, мы соседи ещё с довоенных времён. Вместе с ней пережили блокаду.
Профессор как бы между прочим взглянул на часы. Савва Родионович понял вежливый намёк и ускорил повествование:
– Так вот. В блокаду, в самое её голодное время, люди продавали все, что у них было ценного, буквально за гроши. Точнее, меняли. Скажем, антикварный золотой кулон – на буханку хлеба или банку тушёнки. Впрочем, вряд ли это для вас большая новость. Но штука в том, что моя соседка Алина Серафимовна была в блокадные годы активной скупщицей драгоценностей.
– Всех этих деятелей после войны замело гэбэ, с конфискацией, – равнодушно заметил авторитет и без особого интереса спросил: – Ваша Алина Серафимовна что же, срок мотала?
– Отнюдь, – с торжествующей улыбкой ответил искусствовед. – Не нашлось таких, кто бы на неё стукнул, – и он скромно потупился.
Профессор начал въезжать в тему.
– А откуда вы знаете, что она была скупщицей во время блокады? Разве вы присутствовали при сделках?
