Мы все терпеть не могли Панчана за высокомерие и расслабляющую роскошь, в которой он жил; надо отдать ему должное, он был великим бойцом и заслуживал окружавшее его восхищение. Он один из немногих гладиаторов, кто с одинаковым искусством пользовался и копьем, и топором. Иногда в большой общей схватке, которой обычно заканчивались игры, он сражался на стороне кераксиан, в другой раз – за тариан – и всегда проявлял великолепное искусство, ловкость и подвижность, которые делали его великим бойцом. Впрочем, существовало соперничество между ним и моим новым другом Зантором. Никто не знал, как оно началось, потому что Зантор все-таки прежде принадлежал к хозяевам королевства небесным корсарам, а Панчан, несмотря на свой статус чемпиона, родился низким рабом.
Возможно, ненависть Панчана к Зантору вызывалась простым человеческим страхом перед успешным соперником. Когда Зантор впервые вступил на арену, его освистали, но вскоре храбрость, достоинство и боевое искусство завоевали ему аплодисменты переменчивой толпы, и теперь в популярности он не уступал Панчану. Во всяком случае Зантор тренировался в моем отряде кераксиан, и с первого его появления в рядах гладиаторов-копейщиков Панчан сражался исключительно в рядах тариан. Много раз соперники бились друг с другом, и всегда Зантор, будучи гораздо старше и тяжелее, выдерживал схватку с избалованным злобным юным золотым богом игр. Что, несомненно, добавляло яду в сердце Панчана.
* * *
В полдень, как я уже сказал, начались схватки гладиаторов. Вначале прошли групповые бои, в которых шесть или восемь кераксиан сражались с таким же количеством тариан.
Ни один из знаменитых чемпионов не снисходил до участия в этих начальных боях, они предназначались для разогрева публики, и в них включали малоценных торопливо подготовленных рабов. Но я заметил, что Зантор следил за тем, как сражаются его товарищи, и давал немало ценных советов, подбадривая просто своим присутствием.
Я участвовал в трех из шести начальных боев и вел себя достойно. Копье никогда не было моим оружием, но я достаточно познакомился с ним, чтобы успешно защищаться. И должен сознаться, что только защищался. Я готов сражаться и убивать, защищая свою жизни и честь, оберегая друзей и любимых, но мне тошно при мысли об убийстве на потеху толпе человека, который не причинил мне никакого зла и которого я не могу считать своим врагом. Поэтому я только оборонялся от топорников, наседавших на меня, и не пытался никого из них убить. Противники в основном испытывали те же чувства и, как только они поняли, что я не пытаюсь нащупать слабое место в их защите, мы принялись обмениваться ударами, пока начальник игр не прерывал схватку.
