Мы подъехали к ограде.
Тишина. В смысле никто на нас не заорал и не пригрозил пристрелить на месте всякого, кто рискнет пересечь границу ранчо.
– Ну что? – вопросительно посмотрел на нас с Серегой Мудар.
На Николку он посмотреть не мог, потому что тот сидел у него за спиной.
– Помер старик, – уверенно заявил Серега.
– Поехали к воротам, – сказал Николка.
Вдоль изгороди мы доехали до широких ворот. Как у всех ворота – три длинные жердины, сшитые двумя перекрещивающимися досками. Мудар соскочил с лошади, чтобы открыть ворота. Снова садиться на лошадь позади Николки он уже не стал – до дома было рукой подать.
В курятнике недовольно квохтали куры. В стойле мычала недоеная корова. Хряк издавал какие-то свои звуки.
– Скотиной бы заняться надо, – сказал деловитый Мудар.
– Давай, – мотнул головой Серега.
Мудар улыбнулся и побежал на двор. Глядя ему вслед, я подумал, что Мудар боится входить в дом, где лежит покойник.
Мы спешились и привязали лошадей. Серега первый забежал на крыльцо и толкнул дверь.
– Заперто, – сообщил он обиженно.
Николка подошел к окну и, ладонями прикрыв глаза от солнца, попытался заглянуть в дом. Ничего путного ему рассмотреть не удалось.
– Ломай дверь, – велел я Сергею.
Серега – парень крепкий. Отошел на шаг, ударил в дверь плечом и взвыл, ухватившись рукой за ушибленное место.
– Вот зар-р-раза, – зло процедил он сквозь зубы.
– У него там небось засов стальной, – сказал Николка.
Можно было выбить окно, но делать это из нас троих ни один не захотел.
Пошли через двор. По дороге перекинулись парой слов с Мударом, таскавшим скотине ведра с комбикормом. Присоединиться к нам Мудар отказался, сославшись на то, что работы много. Ну и ладно.
Задняя дверь оказалась заперта изнутри на обычный крючок. Серега сбил его с одного удара. Пройдя через сени, мы вошли в комнату, большую часть которой занимала печь. Кроме нее, в комнате имелся еще платяной шкаф, стол, длинная скамья, холодильник и плита, рядом с которой стоял ящик с углем. Над столом висела большая картина, нарисованная стариком Германом. Его картины имелись во многих домах. На той, что мы увидели в доме старика Федота, был изображен длинный стол. За столом сидели бородатые, длинноволосые люди, одетые кто во что горазд. Ни одного знакомого лица. На переднем плане – сваленные грудой музыкальные инструменты. Я помню, старик Герман любил музыку. Он и нам с ребятами ее постоянно заводил. Но только очень уж странная была эта музыка. Ни хором попеть, ни потанцевать. А после смерти старика Германа старик Федот все его музыкальные чипы в коробку сгреб и к себе на ранчо уволок. Это, сказал он, старикам принадлежит, значит, у стариков и остаться должно.
