А Эдоне… Ее покрытые золотистыми веснушками руки, давили виноград, замачивали ягоды в морской воде, отжимали сок, приготавливая косское вино; сама же гречанка, рассеянно улыбаясь, представляла себе, как белобрысый варвар сидит за столом в углу, молчит, поглядывает на нее.
Чтобы отвлечься, Дима часами тренировался на мишени. Гемеллин вколачивал в землю кол высотой около двух метров, указывал на нем цель, а Дима мгновенно поражал ее мечом. Нужно было уметь попасть в отметку на любой высоте. Это требовало внимания и хорошей реакции и быстро излечивало от меланхолии и угрызений совести.
Днем во дворе казармы околачивались разнообразные молодые люди, которые брали уроки фехтования или просто глазели на боевое искусство гладиаторов. Обучать их приемам сюковского боя Вадим отказался, сославшись на запрет жрецов того храма, где он воспитывался. Для большей убедительности он сообщил, что грозное божество карает за разглашение не только учителя, но и ученика.
Дима был теперь ветеран. А в школе появлялись новобранцы.
Одного из них, по имени Эвмел, привел к ланисте его господин. Баранов уже знал, что трудно придумать наказание страшнее, и пытался угадать, в чем вина стройного русоволосого грека, стоявшего посреди двора с опущенными руками. Дима угадывал в нем образованного человека. На Диму Эвмел посмотрел с отвращением и ужасом, как на опустившееся существо, обученное только жрать, спать и убивать.
Но все эти мелкие неприятности быстро отошли на второй план, когда Баранов краем глаза увидел, кто был прежним хозяином грека. Марцеллин. Баранова охватил знакомый с детства ужас, терзавший его почти на каждом уроке перед опросом домашнего задания.
Эвмел, на которого никто не обращал внимания, так и стоял неподвижно, а Марцеллин принялся болтать с гладиаторами, обсуждая какие-то новинки из теоретических руководств по технике рукопашного боя. Сейчас Дима был готов не то что контрольную по физике писать с противогазом на физиономии – он согласился бы выступать в таком виде на арене против пяти Северов сразу.
Децим Марцеллин, похоже, собрался уходить, и Дима уже набирал в грудь воздуха, чтобы вздохнуть с облегчением, когда увидел, что возле калитки стоит Север. Дима сверлил его умоляющим взором. Север заметил его, кивнул и даже улыбнулся, но своего поста не оставил. Баранов чуть не рыдал от бессилия.
– Уголовник! – прошептал Дима.
Север и бровью не вел. Он рассматривал казарму, словно впервые в жизни ее видел, потом натолкнулся глазами на Эвмела, и Дима увидел, как высокомерный грек вздрогнул. Север сделал Эвмелу знак подойти. И в этот момент к выходу направился Децим Марцеллин. То есть, потерпевший. Ничего ужаснее Дима и представить себе не мог. Примерно так он воображал себе конец света.
