– Вадим, – сказал вдруг Мосхид незнакомым голосом, – Воконию лучше не знать, что ты принимал участие во всей этой истории. Поверь мне.
Дима молча посмотрел ему в лицо. В Мосхиде было что-то от неистребимого русского типажа в ушанке с незавязанными ушами.
– Иди спать, – сказал Мосхид.
И Дима ушел.
Наутро казарма была взбудоражена событием. Воконий рвал и метал. Врача нет! Лучший боец школы умирает! О, если бы у этого Севера была совесть, он погиб бы на арене и принес своему доброму, любящему ланисте тысячи так четыре сестерций.[28] Но сдохнуть бесплатно, из-за бездарной пьяной драки? Это ли не подлость!
Среди бойцов школы было немало умельцев, и за Севером организовали хороший уход. Они притащили серу и птичьи яйца для отвращения беды,[29] произнесли несколько неотразимых заклинаний, но начиналось воспаление, и как бороться с этим, они не знали.
Дима Баранов, скрипя зубами, занимался во дворе фехтованием, подстегиваемый язвительными замечаниями Гемеллина, который имел свое мнение о причинах задумчивости юного гладиатора. Мосхид, обтирая руки о подол, вышел из кухни и призвал Баранова.
– Тебя хочет видеть Воконий.
– Что случилось? – спросил Дима, опуская деревянный меч.
Воконий уже шел им навстречу.
– Вадим, – сказал он. – Север в бреду повторяет твое имя. К чему бы это?
– Может, он думает, что я мог бы ему помочь? – предположил Дима, глядя в землю.
Воконий с интересом уставился на него.
– А ведь и правда, – сказал он. – Я и забыл. Ты же по справке врач.
Диму осенило.
– Я мигом! – крикнул он. – Я сейчас!
И умчался к себе в комнату. Он вспомнил, что в кармане сюковского комбинезона, который валялся в его комнатушке, лежит здоровенная ампула пенициллина.
Вадим не ожидал, что гладиаторское ремесло так увлечет его. В свои неполные пятнадцать лет он стал известным в Гераклее человеком, поскольку сумел не только удачно выступить на арене, но и вылечить смертельно раненого.
История с раной Севера продолжала оставаться темной. Никто в школу не являлся и обвинения в убийстве двух римских граждан не выдвигал. Заводила компании, сын недавно избранного декуриона Децим Марцеллин, назвал Севера по имени, так что какие-либо сомнения в неведении отпадали. Баранов был уверен, что рано или поздно в казарму явятся эти… с прутьями… словом, проклятые жандармы, арестуют их и предадут лютой смерти.[30]
От всяких мыслей Дима становился мрачным и неумеренно потреблял косское вино в харчевне «У Кота» в обществе «всякого сброда», как именовал завсегдатаев этого заведения Север. Ну и пусть они сброд. Зато эти люди никогда не считали Баранова троечником, лодырем и посмешищем всего отряда, который плохо перепрыгивает через «козла», не знает законов Ньютона и читает отвлекающие книги.
