Сократ Схоластик. Церковная история
Легат Эквиций вместе с нотарием проверял отчеты, предоставленные сборщиком налогов, и мучительно пытался понять, где именно спрятана ложь. Что цифры, указанные проклятыми мытарями, не имеют никакого отношения к действительности, – в том сомнений не возникало. Но больно уж ловко насобачились они растворять ложь среди правды – никак не ухватишь.
Легион, стоявший во фракийском городе Никополе, недополучил продовольствия, фуража и наличных денег жалованья солдатам на такую сумму, что еще месяц – и ребята самовольно выступят в поход «за зипунами». Сами возьмут все налоги натуральным продуктом и его, Эквиция, не спросят.
А местное население, что фракийцы, что ромейские колонисты – они, бедняги, и без того обобраны до нитки. Налоги-то грабительские. И в чьи, интересно, закрома, потекло зерно, предназначенное для никопольского легиона? Да только допытаться до того – тут финансовый гений потребен. И где ж его взять-то, гения? А какие есть, те все воруют.
Сидит легат, весь потный. Страдает.
И вот сапоги солдатские у входа загремели, мозаичную надпись SALVE на пороге припечатали – грох! Легат даже подскочил от неожиданности. А солдат – гав-гав! – что-то уже докладывает. Это Гаробавд, франк. Ну и выговор у него. С трудом отвлекся Эквиций от тягостных дум, в доклад Гаробавда вник.
И побелел.
– Готы, ваше превосходительство! – браво доложил франк.
Так.
Жалованье легионерам выплачено только наполовину, солдаты – через одного германцы, а вспомогательные когорты – те сплошняком варварские. И вот, извольте радоваться: гот у ворот.
– Готы? Сколько их? – хрипло спросил Эквиций. И выпрямиться себя заставил. И чтоб голос не вздрагивал. Все-таки римлянин.
– Двое, ваше превосходительство!
Эквиций сперва не понял. Потом понял. На франка разорался – что не по форме одет и вроде как винищем от него разит. Франк был идеально трезв и потому страшно обиделся.
Эквиций велел передать тем готам, чтобы подождали немного, пока легат их принять соизволит. Нотария с писульками пакостными выгнал, рабов призвал, велел свое превосходительство умыть и переодеть во все чистое. А то все-таки очень уж бледный вид имел.
Готов действительно было двое, один главный, другой при нем тенью. Тот, главный, свое имя назвал – Алавив.
Эквиций, сама любезность, благоухая свежестью, пригласил гостей сесть. Алавив уселся, длинные ноги вытянул, потянулся с хрустом. И безошибочно метнул взгляд именно туда, где Эквиций (как сам легат считал, незаметно и очень удачно) лучника спрятал – на всякий случай. Усмехнулся Алавив, но ничего не сказал. А Эквиций почувствовал, что краснеет, и проклял свою бледную кожу. Был легат рыжеват и лицо имел нежное, чуть что – заливался предательским девичьим румянцем.
