А тут и второй гость приехал – эн Оливье де ла Тур. Домна Айнермада на галерею его увела, вином нового урожая угостить.
Второй сын Бертрана, Итье, на старого крестоносца глядел с восторгом почти религиозным.
Девочка Эмелина в сад убежала, там у нее водились свои секреты – какие-то девчоночьи клады, которыми старшие братья ничуть не интересовались.
А Бертран у ворот третьего гостя ожидал. Губы покусывал, на дорогу поглядывал. Старший его сын рядом остался. Понимал, кого ждут.
* * *
Вот и они. С севера едут, кони по дороге пылят. Разбили, раскатали за лето дорогу – и всадники, и телеги крестьянские.
Впереди эн Константин, конь под ним вороной; за ним домна Агнес, тоже верхом, – ни один волос из тугой прически не выбился, ни одна пылинка, казалось, на ее богатый плащ не опустилась. За ними – дядька Рено, весь уже совершенно седой – волосы будто шлем стальной стали – и с ним мальчик шести лет, Гольфье, сын Агнес. С той поры, как этот Рено лишился в бою двух пальцев на правой руке, так бессменно и состоит при господских детях. Уж и жаловаться позабыл на печальную свою долю. Сперва Бертрана растил, после Константина, а ныне, когда у Константина свое дитя подрастает, передали ему этого Гольфье де ла Тура. Ну да ладно…
Следом за господами – свита из пяти человек.
– Еще бы скорохода вперед пустили, – пробормотал Бертран себе под нос.
Остановил коня эн Константин, на брата старшего сверху вниз поглядел. Стоит Бертран, плечом к стене привалившись, голову набок склонив. Глядит, как Константин – даром что на коне, да с такой богатой свитой, да при жене-красавице – медленно краской смущения покрывается.
И сказал Бертран:
– Здравствуй, брат.
Оторвался от стены и, легко ступая, навстречу пошел.
Спешился эн Константин, руки ему протянул. И сжал Бертран руки брата, хотя ох как не хотелось ему этого делать.
– Ради сеньора Оливье и аббата Амьеля, в память отца нашего Итье де Борна, – сказал Бертран еле слышно.
Пригнул голову Константин, грустно ему было.
– В том нет моей вины, что младшим родился, – отозвался он негромко.
Бертран улыбнулся. Отстранился от брата, поискал глазами среди его свиты и, нашедши, подозвал последнего из слуг, малорослого человечка с мордой неприятной и весьма пройдошливой.
– Подойди-ка сюда, – велел он.
Человечек подошел, заюлил: явной вины за собой не знал, но имелась, видать, какая-нибудь неявная.
– Гляди, – молвил Бертран брату своему.
Константин на холопа посмотрел, в затее Бертрановой мало что понимая.
