Не дав нотаблям времени опомниться, провозгласил:
– Бароны! Вы немедленно отдадите мне моих людей, которых держите в плену.
Растерянные, нотабли отвечали, что таковых очень немного, но препятствий к их выдаче не имеется.
– Заберите их, мессен.
– Хорошо, – сказал Симон. – Очень хорошо.
И засмеялся, махнув рукой в латной рукавице, только отблеск сверкнул (нарочно ведь всего себя в железо заковал!)
– А вы, господа, останетесь у меня в заложниках, – огорошил нотаблей Монфор.
Тут-то и проклял Дежан и легкомыслие свое, и коварного епископа. Рванулся было с площади, да повсюду проклятые монфоровы сержанты – хватают за руки, вяжут запястья, срывают пояс с оружием.
– Фалькон! – закричал Дежан, дергая связанными руками. – Фалькон!..
Железной башней возвышаясь над смятенной толпой, усмехается граф Симон. Серые глаза блестят на загорелом лице.
Фалькон приблизился, прошипел сквозь зубы:
– Если хоть волос упадет с их головы…
Симон наклонился в седле.
– Волос не упадет. Голова – возможно…
– Не смейте!.. – свистящим шепотом выкрикнул Фалькон. Почти взвизгнул.
– Ну-ну, – молвил Симон, выпрямляясь. – Ничего я с ними не сделаю. Отпущу через день-другой.
Фалькон гневно смотрел на него. И молчал. Симон склонил голову набок.
– А вы и вправду так любите свою негодную паству? – спросил он.
– Да, – сказал епископ.
– Не трону ваших ягняток, – сказал Симон, кривя губы. – Только вот научу их бояться.
* * *
Условия, под которые освобождались все заложники, взятые в Тулузе, были таковы: город сносит остатки стен и разрушает все укрепленные дома в городской черте. Почти у каждого из тех, кто томился в ожидании свободы по подвалам Нарбоннского замка, имелся в Тулузе богатый дом с башней и подполом – малая приватная крепостца внутри городских стен.
Симон слушал стоны. Усмехался. Знал, что заплатит Тулуза эту цену, лишь бы вызволить своих.
Дал городу время осознать, что на сей раз обойдется без казней. Все, кто ходил в эти дни с оружием и убивал людей Монфора, прощены.
Прощены!..
И только после того нанес окончательный удар. Пусть Тулуза выкупает кровь деньгами. И назвал сумму – тридцать тысяч серебряных марок.
* * *
Целую седмицу Тулуза голосила и причитала, будто Вифлеем во дни избиения младенцев. Сержанты входили в дома, рылись в сундуках, сносили деньги в собор Сен-Этьен – собирали положенное.
Гюи хотел остановить брата, но тот только огрызнулся:
– А баронам платить чем будете? Мы здесь застряли надолго…
