– Топай, топай.
Далеко впереди, существенно дальше второй торчащей вешки, маячил третий конвоир. «Опять в снегу валяться, – подумал Пескавин. – Наставит карабин – и придется лежать, пока не подойдут те двое. Боятся, что сбегу. Не соображают, что бежать мне уже некуда, да и незачем…»
Он поднял голову. Снегопад нарастил снежную шапку, теперь она нависала гигантским карнизом, еще удерживаясь в хрупком равновесии, но уже готовая оборваться в любую минуту. Ему стало жутко. То, над чем он смеялся, оказалось единственной правдой в этом фарсе. Над головой угрожающе потрескивало, и Пескавин ускорил шаг, стараясь идти плавно и мягко, как на лыжах. Он почти не дышал. От напряжения взмокла спина и рубашка прилипла к телу, но он боялся пошевелить лопатками. Сейчас, сейчас… Вот уже пройдена треть пути, вот уже почти половина. Я дойду. Что он делает, этот конвойный? Он целится, и это понятно – но почему он целится вверх? Пескавин оглянулся. И те двое… и те двое делают то же самое. Да нет же, они не решатся, багровый бегемот с них шкуру спустит. Разве что…
Он вдруг все понял. Его вычислили. Пусть местные архивы и не слыхали о таком – в галактическом банке данных найдутся сведения о двадцатилетнем уникуме, родившемся двести лет назад. Незачем быть гением, хватит и бегемотьих мозгов, чтобы насторожиться, потом испугаться до пота – и от страха принять единственно возможное решение. Речь на суде? Полноте, господа, суд над покойным – это же нонсенс!
Никого не удивишь несчастным случаем в горах. Это бывает.
«Неужели так просто?!.»
Он не хотел верить. Глупо было бы думать, что в конце концов не убьют, он знал это и готовился. Но оказалось, что он был готов только к смерти в борьбе.
– Э-э-э! – отчаянно и жалко закричал Пескавин. – Не надо! Э-э-э…
Из трех стволов вылетело беззвучное пламя. Где-то наверху грохнуло, донеслась воздушная волна. Теперь там ворочалось что-то большое, неохотно просыпалось, разбуженное вырванными из тела комьями снега. Пескавин повернулся и побежал назад, втягивая голову в плечи.
– Не стреляйте! Я буду молчать! Я никогда…
Блеснуло еще пламя. Плечо белобрысого дернулось, погасив отдачу.
Лавина пошла.
Сначала донесся гул, как от приближающейся грозы, потом над головой потемнело, и тогда раздался ухающий грохот, нарастающий с каждым мгновением, парализующий волю и способность к сопротивлению. Пескавин бежал, с хрипом втягивая в себя воздух. Он понимал, что не успеет, и видел, что оба охранника тоже это понимают и лишь из перестраховки держат его на прицеле. Гады! Га-а-ды!
