Нет, все будет не так. Как жаль, что он не сообразил это сразу. Она ведь была на самой грани и если только немного подтолкнуть? Почему бы не подтолкнуть ее вниз? Почему она не свалилась с балкона? Почему он подал руку вместо единственно правильного действия? Что было бы тогда? – она бы умерла быстро, она бы не мучилась. Я бы на всю жизнь запомнил ее глаза, последний взгляд падающей, все понявшей и, возможно, простившей женщины. Возможно, в первые месяцы я бы кричал во сне. Но все забывается, забылось бы и это. А ведь не подкопаешься. Просто подвели перила. Несколько дней или недель ходить с траурным видом. (А сколько боли она уже сделала мне? Как можно сосчитать эту боль? И ведь я обещал себе, еще тогда, когда она была любима – обещал, что припомню ей все. Вот пришла пора.) Ходить с таурным видом. Ничего такого не будет, ты не убийца, – сказал один Валерий другому, – но я хотя бы помечтаю, – ответил второй первому, – ладно мечтай, но все равно ничего не выйдет. А почему не выйдет?
Лифт остановился на девятом и громкоговорящие соседи приялись громкоотпирать громкощелкающую дверь. Все им не спится. Небойсь, думают, что все спокойно, как же, ночь. Все самое страшное вынашивается ночью.
Что будет потом? Конечно, Тамара. С Тамарой не нужно много денег. Можно придумать способ их доставать. Или все же ограбить кого-нибудь еще раз, но по-круному. Сделать один раз и забыть. Потом уехать с ней (я собирался уехать с другой – как можно было думать об этом?), уехать, не обязательно далеко или надолго, просто сменить все, влезть в другую жизнь, как в новый костюм, и быть просто счастливому. Вдвоем с Тамарой можно быть счастливым. Врач сказал, что нельзя волноваться. С Людой я погибну, она не даст мне жить спокойно. Нужно только решиться и хорошо спланировать дело.
Громкие соседи снова вышли и стали вызывать лифт.
– Да никому, никому! – весело кричал женский голос.
Мужской отвечал радостным матом.
Людмила пошевелилась, но не проснулась. Как странно сознавать, что может быть уже завтра она больше не будет шевелиться. Она станет холодной и негибкой, может быть, изувеченной до неузнаваемости. Если упадет на асфальт. А что же память? Умеет ли память прощать? Или эта, уже сейчас сосвем чужая и уже чуть-чуть мертвая женщина начнет приходить во сне и говорить слова упрека? Или станет являться привидением, как грозилась сделать Ася? А исполнила ли Ася свое обещание? Такая как она так просто не обещает. О чем я думаю, Боже мой! Только не надо вспоминать Бога. Будем надеяться, что он спит. Ведь идет дождь, а присутсвие Бога ясно ощутимо только в звездные ночи и ночи с метелью. Итак, во-первых, решиться, во-вторых, обдумать детали.
